Джеки любила просматривать в газетах рекламные объявления самых престижных нью-йоркских магазинов, вырывала те, что ей понравились, а затем просила Мэри Галлахер заказать вещи для нее – на имя самой Галлахер. Одно время она скупала обувь. А когда изредка спрашивала Мэри, на что ушла бо́льшая часть денег, и та отвечала: «На одежду», она «вроде как и не слышала, продолжала расспрашивать, как бы сэкономить, однако говорила при этом о еде, напитках и прочем».

Когда речь шла об экономии, одежда была слепым пятном, как картины и мебель, особенно предметы антиквариата. Если Джеки что-нибудь нравилось, она сперва покупала, а потом уже думала, что делать со счетами. Крупную статью расходов представляли собой животные, а в особенности членство в виргинском охотничьем клубе. Однажды годовые расходы на ветеринаров, корма и аксессуары, в том числе пылесос для конюшни, почти втрое превысили траты на детей. Джеки пыталась снизить затраты на животных в Глен-Оре и спросила у Тома Уолша, не позволит ли техасский скот – подарок ей и президенту от Линдона Джонсона – получить налоговую льготу на Глен-Ору как ферму. Линдон же, несколько неожиданно, презентовал их детям техасского пони по кличке Текс, правда, оказалось, что для верховой езды он не годится. Пытаясь сбалансировать расходы, Джеки порой продавала что-нибудь из купленного ранее.

В октябре 1961 года Джеки попросила Теда Кана, владельца известной меховой компании, приехать в Белый дом и показать ей образцы шуб. Изначально она намеревалась продать Кану, сокурснику Джека по Гарварду, одну из своих старых норковых шуб и надеялась получить за нее хорошую цену. Она разрывалась между новой норковой шубкой и редким сомалийским леопардом, даже вызвонила мужа, чтобы он помог выбрать. Джон выбрал норку, но Джеки привлекал более дорогой леопард. Леопард был куплен, после чего, как рассказывал Кан, спрос на леопарда резко возрос, а спрос на норку упал. Попытки президента убедить жену согласиться на бесплатные поставки шляп от производителя (в интересах отечественной промышленности) успеха не имели. Джеки осталась при Марите из Bergdorf.

«Битва за бюджет» достигла апогея в середине ноября 1962 года. Вечером 15 ноября президент заглянул в «черную книжку», подробный отчет Мэри Галлахер по личным расходам Джеки. Следующим утром он спустился в офис к Мэри, суровый как никогда. «Президент снова вышел на тропу финансовой войны – вот и хорошо!» – записала Галлахер. Ей грозно сообщили, что отныне тратами Джеки займется Кармине Беллино, «ведущий финансовый консультант» Кеннеди. Через неделю, когда 28 ноября 1962 года семья после Дня благодарения вернулась из Хайаннис-Порта, «грянул бюджетный шторм». Джеки явно выслушала от мужа целую лекцию об экономии; как обычно, когда речь шла о мотовстве на одежду, она слушала вполуха. В остальных областях пришлось наводить порядок, и она не скупилась на записки персоналу. Джеки недвусмысленно сказала Тиш, что спиртное течет в Белом доме рекой, алкоголь закупали слишком крепкий и подавали в неограниченных количествах. В итоге решили урезать количество алкоголя на официальных приемах, на частных вечеринках пределов не ставили. Но Джеки нашла «негигиеничное» решение – доливать недопитые бокалы. Как она распорядилась, бокалы подавали снова, если на них не было явных следов губной помады, «пусть даже кто-то заболеет гепатитом». Отныне за еду и напитки полностью отвечала Энн Линкольн, и только у нее были ключи от шкафа со спиртным. Через Эвелин Линкольн президент прислал записку, что впредь хотел бы ежемесячно просматривать все счета, прежде чем Мэри Галлахер выпишет чеки.

Приближалось Рождество, и 11 декабря Джеки пришла еще одна отличная идея, как сэкономить. Подарки, присылаемые детям простыми американцами, надлежало заранее переправлять в Палм-Бич, где она сама определит, какие из них годятся в качестве подарков Каролине, Джону и детям Радзивиллов, которые, как всегда, проводили Рождество вместе с Кеннеди. «Решение само по себе необычное, – прокомментировала Галлахер, – поскольку обыкновенно такие подарки отправляли в благотворительные организации. Полагаю, Джеки рассчитывала облегчить статью “разное” в своем бюджете». Она сказала Кенни О’Доннелу, чтобы он, если его спросят, что подарить президенту, советовал спиртное, ведь по этой статье расходы были особенно велики. Съедобные подарки Белому дому, которые раньше передавали в сиротские приюты, теперь использовались… Однако эффект от всех попыток сэкономить сошел на нет, когда Джеки в очередной раз написала длинное письмо своей парижской агентессе, сообщая, что именно заказать для нее в Париже из одежды и аксессуаров. В отчете за 1962 год Мэри Галлахер пришлось доложить президенту, что личные и семейные расходы Джеки по сравнению с прошлым годом не уменьшились. В 1962 году Джеки истратила 121 461 доллар, тогда как в первый год жизни в Белом доме эта цифра составила 105 446 долларов.

В ноябре 1962-го, когда разгорелась борьба за бюджет, Флетчер Нибел опубликовал серию статей в Des Moines Register и Minneapolis Tribune, где состояние Кеннеди оценивалось примерно в 10 миллионов долларов, в основном в трастовом фонде, учрежденном его отцом. Как писал Нибел, у Кеннеди никогда не было кредитной карты, он редко имел при себе наличные, и у них с Джеки были раздельные чековые книжки. Став конгрессменом, он все свое жалованье тратил на благотворительность; в целом с 1947 года по октябрь 1962-го это составило около 400 тысяч долларов; поскольку же ввиду размера состояния ему полагалось платить девяностопроцентный налог, то с означенной суммы налог равнялся бы 360 тысячам. А значит, допуская, что Кеннеди пользовался налоговыми льготами, пожертвования обошлись ему в 40 тысяч долларов. В 1962-м облагаемый налогом доход должен был достичь максимум 450 тысяч. Помимо президентского жалованья в 100 тысяч и 50 тысяч на представительские расходы он получит по меньшей мере 250 тысяч из пятисоттысячного трастового фонда и примерно 160 тысяч с 5 миллионов, подаренных в этом году на сорокапятилетие и вложенных в муниципальные и федеральные ценные бумаги, лишь треть которых облагалась налогом, плюс доход от личных капиталовложений, роялти и т. д.

Бен Брэдли записал в дневнике 15 ноября 1962 года:

Сегодня мы стали буфером в семейной ссоре из-за финансов. Джеки, как ни странно, только что узнала, что муж отдает все свое жалованье на благотворительность, и утром сказала ему, что вполне могла бы найти применение этим деньгам. Разумеется, слово за слово – и президент потребовал отчет о состоянии семейного бюджета. Он получил необходимую информацию в письме, которое было при нем, и буквально кипел, но скорее не от бешенства, а от удивления и возмущения. Больше всего его возмутила статья «Универмаги: $ 40 000». Никто не мог объяснить, на что ушли эти деньги, в том числе и Джеки. Мебель для Белого дома не покупали, и, как она подчеркнула, «собольих шуб» тоже.

Джек сообщил, что попросил Кармине Беллино, давнего своего друга и финансового консультанта, утрясти ситуацию в Белом доме, как недавно он, по просьбе Бобби, разобрался с расточительностью Этель в Хикори-Хилле. Кроме того, Джек выразил удивление (хотя Джеки все отрицала), что его личный дворецкий и горничная Джеки почему-то внесены в платежную ведомость как госслужащие. Джеки, скорее всего стараясь позлить мужа и продемонстрировать свое пренебрежение к разборкам из-за денег, «на всю катушку» включила проигрыватель во время важного разговора мужа с Эдлаем Стивенсоном: они обсуждали недавнюю встречу представителя США в ООН с советским министром иностранных дел. Мало того, она, по словам Брэдли, позволила себе «несправедливый выпад» по адресу мужа. Когда Джек с восхищением отозвался о канцлере ФРГ Аденауэре, который в свои восемьдесят шесть лет ловко подбрасывал в воздух маленького Джона, она «немедля вставила, что с мальчиком вообще впервые так играли».