После долгих колебаний королева закрыла глаза на развод сестры миссис Кеннеди и пригласила князя и княгиню Радзинских… Вообще-то ее величеству очень не хотелось этого делать… и если бы супруги Кеннеди остановились в посольстве США, то я бы посоветовал королеве не приглашать Радзинских, поскольку же президент и миссис К. остановились у них, это показалось мне неприемлемым…

По словам Гора Видала, Джон и Джеки знали, что королева наложила вето на Стаса и Ли. Их заранее спросили, кого бы они хотели видеть на ужине. Джеки предложила Радзивиллов, принцессу Маргарет, с которой мечтала познакомиться, и принцессу Марину Кентскую, которую Джон помнил еще по тем временам, когда его отец был в Лондоне послом. Английская сторона намекнула, что мистер и миссис Радзивилл оба в разводе, а потому пригласить их нельзя, но потом – вероятно, по настоянию Макмиллана – уступила. «Так или иначе, – пошутила Джеки, – королева отомстила. Ни тебе Марины, ни Маргарет, одни только министры сельского хозяйства чуть не со всего Содружества. Королева держалась с нами весьма чопорно». Джеки решила, что не понравилась королеве (по всей вероятности, ее величество несколько оробела перед миссис Кеннеди), а вот принц Филипп «был мил, но нервничал». Только один раз Джеки заметила, что монаршей особе не чуждо ничто человеческое. Она рассказывала королеве о своей поездке в Канаду и о том, как нелегко постоянно быть на публике: «На это королева с заговорщицким видом сказала: “Со временем становишься хитрее и усваиваешь способы самосохранения”. Потом она спросила: “Вы любите живопись?” – провела Джеки по длинной галерее, на стенах которой висели великолепные полотна, и задержалась перед картиной Ван Дейка со словами: “Отличная лошадь”».

Королевский камергер лорд Скарбро, который тогда все еще обладал правом театральной цензуры, наложил вето на скетч, в котором молоденькая актриса в шляпке-таблетке и с пышной прической изображала Джеки.

После ужина в Букингемском дворце Джон вернулся в Штаты. Джеки еще два дня провела в Лондоне, а затем частным порядком отправилась с сестрой и зятем в Грецию, где они остановились на вилле магната-судовладельца Маркоса Номикоса и на его яхте совершили круиз по Эгейскому морю. К 15 июня Джеки вернулась в Вашингтон, и туда же приехал Джон (на костылях) после уик-энда у Райтсманов в Палм-Бич.

Официальный визит в Париж сделал Джеки суперзвездой международного масштаба. Как подметил корреспондент UPI, «имя Джеки было в новостях двадцать четыре часа в сутки», а популярный журнал Women’s Wear Daily («Что носят женщины») вполне можно бы переименовать в «Что носит Джеки». За те три года, что она провела в Белом доме, не проходило и дня, чтобы эта библия американских модниц не рассказывала о туалетах первой леди, аксессуарах и даже туфлях. На Седьмой авеню, где все, в чем фотографировалась Джеки, штамповали в более дешевой версии, «стиль Джеки» был хитом продаж. Даже за железным занавесом ленинградский модный журнал рекламировал одежду в «стиле Джеки», а польский журнал Swiat написал, что «мадам Кеннеди вошла в число немногих женщин, задающих, как в давние времена, стиль эпохи… Лицо и силуэт Джеки знакомы людям всего цивилизованного мира».

Тогда-то начальник службы протокола Кеннеди, Энджир Биддл Дьюк, и сказал своей будущей жене Робин, что расклад изменился. Баланс сил в Белом доме и в семье Кеннеди слегка изменился в пользу Джеки, причем не только в глазах Джона (что для нее было важно), но и в глазах его окружения. И если Джон был королем-солнце, то Джеки теперь стала королевой Америки.

Гор Видал вспоминает, как Джеки сказала: «Пока не попала в Белый дом, я почти не видела мужа, он все время отсутствовал». «Мне кажется, – пишет по этому поводу Гор Видал, – Джон не особенно задумывался о достоинствах жены, пока они не съездили в Париж и газеты не начали пестреть фотографиями Джеки, эффектной женщины, доставшейся ему в жены. Именно тогда – помнится, в Хайаннис-Порте – он начал в шутку называть ее “секс-символом”… Его это забавляло и, по-моему, пробуждало в нем интерес».

Увы, лишь интерес, а не страсть. Собственными силами создав себе блестящий царственный имидж, Джеки сумела добиться уважения мужа. Однажды, вскоре после свадьбы, она слышала, как Джо, Джон и Бобби обсуждали карьеру Джона, и позднее сказала Джорджу Макговерну: «Они говорили обо мне как о вещи, как об имуществе». Что ж, они тогда сильно недооценили Джеки.

Отношения супругов оставались сложными. Джек все больше походил на кумира Джеки, Черного Джека, – обворожительный ходок, который окружал домашних любовью. Рождение детей пробудило в нем сильный отцовский инстинкт, причем не только к собственным детям, но и к детям вообще – племянникам, племянницам, крестникам. Он баловал Джеки, потакал ее прихотям, позволял делать все, что заблагорассудится. Но не мог отказаться от своих сексуальных привычек, да и не очень сокрушался по этому поводу. Как Ли скажет Сесилу Битону в 1968-м, когда в Лондон пришла печальная весть, что в Лос-Анджелесе убит Бобби: «Джон постоянно крутил романы, я точно знала, что он замышляет, и так ему и говорила. Но он не испытывал ни малейших угрызений совести. И в ответ я слышала: “Я очень ее люблю и сделал для нее все. И не чувствую себя виноватым, потому что она для меня все равно на первом месте”».

Джон предвидел, что, став президентом, будет вынужден ограничить свои сексуальные приключения, но под защитой лояльных сотрудников, жены и даже прессы новая должность только добавила ему привлекательности, что означало возможность заполучить фактически любую женщину. Частые отлучки Джеки предоставляли ему свободу действий. Записи в журналах спецслужб свидетельствуют, что первая леди очень много времени проводила за пределами Белого дома – уезжала то с детьми в Глен-Ору или Хайаннис-Порт, то с Ли за океан. По словам Ли, Джеки регулярно уезжала по пятницам в Виргинию и возвращалась не раньше понедельника, Джон никогда не покидал Белый дом до субботы. Лето Джеки тоже проводила вдали от Вашингтона. Например, первая половина июня 1961 года была посвящена государственному визиту во Францию, Вену и Лондон, а затем Джеки поехала отдыхать в Грецию. В Белый дом она вернулась всего на день, чтобы сразу отправиться с мужем в Глен-Ору, а оттуда на дебютный бал, который Рейчел Меллон устраивала в честь своей дочери в Аппервилле 16 июня. Следующую неделю она была в Вашингтоне, обсуждала с Дюпоном ход реставрации Белого дома и развлекала премьер-министра Японии Икэду. Первую декаду июля Джеки снова провела в Глен-Оре, приезжала в Вашингтон только ради торжественного обеда в Маунт-Верноне в честь Айюб Хана 11 июля, частного обеда в Белом доме 12-го для старых друзей – сенатора Гора с женой, Билла Уолтона и Чарли Бартлетта – и ужина в отеле «Мэйфлауэр» 13-го. Остаток месяца она опять провела вдали от Белого дома, отпраздновав свой тридцать второй день рождения с Джоном в Хайаннисе. В Вашингтон она вернулась только в начале октября.

По натуре Джеки была свободолюбивой бунтаркой и, когда подолгу находилась в Белом доме, начинала мучиться клаустрофобией. «Там никогда не остаешься один, – говорила она Гору Видалу. – Сидишь в комнате, пытаешься написать письмо, и тут же кто-нибудь заходит». Джеки прошла школу Черного Джека и могла закрыть глаза на то, чем Джон занимался в ее отсутствие, но совсем другое дело, когда он при ней беззастенчиво приударял на частных вечеринках за ее знакомыми. Одна известная нью-йоркская дебютантка, на несколько лет моложе Джеки, рассказывала: