После занятия Сичу немедленно состоялся военный совет, на котором председательствовал неудачный герой лорд Сеймур.

— Что нам делать теперь? — спрашивал он. — Идти вперёд нет возможности, оставаться здесь — тоже, потому что нет ни патронов, ни сил для сопротивления... В рукопашном бою нас задавят численностью...

«Горе-героя» надоумили, что против китайцев можно воспользоваться их же пушками и ружьями, патроны к которым были в изобилии.

Так и сделали. Весь отряд был перевооружён, а на валах были установлены китайские пушки.

День прошёл относительно спокойно.

Около форта оставались несколько строений; китайцы засели там и открыли по форту беспорядочную стрельбу, но на штурм не решались.

Тем не менее европейские солдаты заметно приуныли. Они страшились наступления ночи, ожидая непременно решительного приступа в ночном мраке. Страшились за себя, а о тех, выручать кого их послали, не было и помина....

А русские и не думали унывать. Матросы пересмеивались между собой, словно и не представляя себе всей опасности положения.

— Чего бояться-то! — шёл между ними говор. Мы — русские. С нами Бог!

— Так-то так! А всё же... ежели полезут длиннокосые...

— Ну что же? Полезут, так и пугнём их... Эка невидаль!

И чем дальше шло время, чем ближе подходила ночь, тем спокойнее становились наши герои.

— Гляди-ка, ребята, как камрады-то приуныли!

— Как им не приуныть? На то ведь они и союзники!..

— Да чего им унывать-то? Разве солдат может бояться смерти в честном бою! Коли присягу дал, нос вешать нечего...

В конце концов матросы так развеселились, что вдруг под сумерки над низкими берегами Пей-хо загремела удалая русская песня...

Осаждавшие были настолько этим поражены, что даже перестали стрелять... Китайцам непонятна была эта беспечная весёлость русских в момент серьёзной опасности.

Но вот настала и ночь. Непроглядный мрак окутал и форт, и реку, и берега её, и бивак китайских войск. Было необычайно тихо. И осаждавшие, и осаждённые замерли в ожидании решительного момента... На валах и у ворот были расставлены часовые от всех отрядов. Они молчали, напряжённо глядя в окутанную тьмою даль; но там всё было неподвижно и тихо...

В отдельных группах велись разговоры шёпотом.

— Мало нас! — оглядывали друг друга англичане. — Мы попали в западню. Самое лучшее — это сдаться...

— Но китайцы замучают нас...

— Они не осмелятся на это. Разве они не знают, кто мы? Разве британский Лев перестал устрашать их?..

В немецком отряде царило молчание. Там превращённые в живые машины люди тупо молчали, не смея даже думать о будущем, раз это не было дозволено воинским уставом. Смолкли и болтливые французы — до болтовни ли было теперь? Японцы, которых было больше, чем других, спокойно снами; итальянцы молились. Русские же удальцы-матросики вполголоса толковали о своих родных деревнях, вспоминали эпизоды из своего прошлого, вполне готовые ко всему тому, что прячет в себе для них ночь.

Один из матросов, стоявший на часах на валу, вдруг встрепенулся. До слуха его донёсся какой-то неясный шорох. Часовой перегнулся вперёд всем телом и вскинул ружьё.

— Кто идёт? — не громко, но внушительно спросил он. — Отвечай!, не то стрелять буду.

— Свой! — послышался голос.

Часовой успокоился.

— Из секрета, что ли? — спросил он, когда прямо перед ним вынырнула из мрака тёмная фигура.

— Вот-вот! Оттуда... К высокоблагородию...

— Что там?

— Китайцы... ползут... видимо-невидимо... доложить надо...

И фигура быстро исчезла по эту сторону вала.

Часовой только крепче сжал ствол ружья и совсем выдвинулся вперёд, страшась пропустить неслышно надвигающегося неприятеля.

Он теперь уже не расспрашивал то и дело взбиравшихся на вал товарищей, оставивших секрет и возвращавшихся к своим частям. За валами уже слышалось лёгкое движение — это отдельные отряды готовились встретить врагов, пощады от которых ждать не приходилось.

— Братцы, не выдайте, помните: мы — русские! — ободряли солдатиков офицеры.

— Будьте, ваше благородие, благонадёжны! — слышалось в ответ. — Умрём, а китайцу не сдадимся.

— То-то! Помни присягу!..

— Не забудем! Эх, поскорее бы!..

Глядя на русских, приободрились и европейцы. Их геройское спокойствие воодушевило даже англичан, оставивших мысли о сдаче.

А китайцы всё приближались. Защитники Сичу ясно слышали характерный шорох, который производили тысячи ползущих людей; мало того, слышалось фырканье лошадей! — очевидно, в числе китайских войск была даже кавалерия.

Но, кроме этого, ничего другого не было слышно. Китайцы чего-то дожидались и не шли на штурм.

— Картечью бы их! — возбуждённо прошептал кто-то.

— Рано ещё. Подождём, пусть себя обнаружат...

Снова всё стихло вокруг небольшого форта, за валами которого притаилась эта ничтожная горсть людей.

Да, готовился бой кровавый, беспощадный. И все шансы на успех были на стороне штурмующих...

Мрак ночи стал уже сереть, на востоке появилась светлая полоса, возвещавшая близость рассвета.

Мучительно долго тянулись минуты напряжённого, ожидания. Союзники не начинали боя сами.

— Не боксёры, а регулярные солдаты, — тихо проносилось тревожное по рядам.

— Чего же они медлят? Четвёртый час на исходе...

— Целый кавалерийский полк с ними... Вот странные вояки! Окопы штурмуют конницей...

Внезапно раздавшийся крик тысяч голосов нарушил тишину ночи. Разом словно ожило всё поле вокруг Сичу. Затрещали выстрелы, и кое-где у самого вала вдруг вынырнули из сумрака китайские пехотинцы.

— Пли!.. — раздалась команда сразу на нескольких языках.

Тридцать орудий громыхнули залпом. Картечь так и брызнула прямо в ряды наступавших. Форт опоясался огнём... Кавалерийский полк китайцев, подскакавший к самым воротам форта, лёг весь. Но это не остановило пехоту. Китайские солдаты лезли на вал, не обращая внимания на убийственный огонь. При наступившем уже рассвете можно было ясно разглядеть, как быстро смыкались их ряды после каждого залпа. Орудия смерти вырывали десятки жизней, но штурмующих не убывало. Участь союзников, казалось, была решена...

Бледные, с искажёнными от ужаса лицами, стояли эти обречённые на гибель люди. Они не видели для себя положительного исхода. Приходилось умирать, потому что и выстрелы были бы бесполезны на таком расстоянии, где ружья обращались в бесполезные палки. Одолеть же врага в рукопашном бою нечего было и думать.