— И отслужи, мать!.. А всё-таки я тебе скажу: неплохой народ эти китайцы! — радовался Василий Иванович. — Не тронули нашу Лепку да берегут ещё... Хороший народ! Можно жить с ними в мире да согласии. И зачем дразнят их — не понимаю совсем.

Как Вань-Цзы был благодарен этому простому русскому человеку за такой отзыв о его соотечественниках!.. Только русский хорошо отзывался об обиженном, оскорблённом во всех лучших чувствах народе, всё же другие представители «культурных» наций только сыпали насмешками и всеми силами старались усугубить горечь обид, уже нанесённых...

Грубая шутка Раулинссона оказалась пророчеством.

Посланный цунг-ли-яменя вручил посланникам европейских держав ноту, доказывавшую, что даже терпеливо переносившие все оскорбления правители Китая вышли из себя.

Содержание поты скоро сделалось известным.

Вот этот исторический документ...

«По донесению вице-короля провинции Чи-Ли, французский генеральный консул дю-Шейлар 4-го (16-го) июня письменно заявил, что командиры всех европейских эскадр назначили 5-е (17-е) июня предельным сроком, до которого все форты Таку должны быть им выданы; по истечении этого срока форты будут заняты силой. Ямень чрезвычайно поражён этим сообщением. Китай до сих пор жил в мире с иностранными державами, однако открытая угроза насильственно занять форты является явным доказательством того, что иностранные державы желают нарушить мир и открыть неприязненные действия. В столице восстали боксёры, и население находится в страшном возбуждении. Посольства, их фамилии и их штабы пребывают в опасности, и китайское правительство не в состоянии обеспечить им достаточную охрану. Мы поэтому Должны их просить в течение 24 часов в полном порядке выехать из Пекина, чтобы направиться в Тянь-Цзинь. Мы гарантируем им полную безопасность. Мы снабдим их военным эскортом и предпишем местным властям принять надлежащие меры»[52].

Это было уже ни более ни менее, как официальное, объявление войны Китаем одиннадцати великим державам, представители которых находились в Пекине.

— Да что эти несчастные? С ума сошли? — толковали во всех кружках.

— Чем мы так разобидели их?

Как бы ответом на это явился манифест богдыхана к народу, в котором «сын Неба» выяснял все причины готовившегося кровопролития.

«С самого основания нашей династии, — говорилось в этом эдикте, — мы относились благожелательно ко всем европейцам, посетившим Китай. Во время царствования Тао-Куанга и Хсинг-Фунга им было разрешено вести у нас торговлю и открыто исповедовать свою религию. Сначала они охотно подчинялись китайскому контролю, но за последние тридцать лет они стали злоупотреблять добротой китайского правительства, начали занимать китайские земли, угнетать китайский народ, выжимать из нас деньги. Каждая уступка китайского правительства повышала их дерзкие притязания. Они стали притеснять мирных жителей и оскорблять богов, чем вызвали сильное возмущение в народе. Этим объясняется тот факт, что храбрые патриоты принялись поджигать часовни и убивать новообращённых. Престол старался избежать войны и издал несколько эдиктов, в которых предписывал защищать посольства и обходиться как можно мягче с китайцами-христианами. Декреты, в которых говорилось, что боксёры и новообращённые — равно дети китайского государства, были изданы с той целью, чтобы прекратить всякую распрю между китайцами, исповедующими старую религию, и их земляками, принявшими христианство. Желая избежать всякой распри, мы относились и к иностранцам со всевозможной любезностью.

Но эти люди не знают благодарности, и притязания их всё растут. Вчера мы получили депешу дю-Шейлара, в которой он требует, чтобы мы передали ему форты Таку, угрожая в противном случае отнять их у нас силой. Эта угроза достаточно характеризует их враждебное настроение. Во всех международных сношениях мы никогда не отказывали им в любезных уступках; они же, называющие себя «цивилизованными державами», не обращают никакого внимания на справедливость и опираются только на свою военную силу. Мы царствуем уже около 30 лет и обращались с народом, как с нашими детьми. Народ уважает нас, как божество. Нам пришли на помощь наши предки, боги ответили на нашу мольбу, и никогда ещё страна не была охвачена такой могучей вспышкой патриотизма, как в настоящую минуту. Со слезами на глазах мы перед алтарями наших предков объявили иностранцам войну. Лучше решиться на крайние меры и доверить свою судьбу честному бою, чем позорить своё имя новыми уступками. Все чиновники нашей империи, без различия рангов, охвачены одной мыслью, и собрались уже, без всякого поощрения с нашей стороны, несколько сот тысяч патриотических воинов. Даже дети вооружились копьями для защиты Отечества. Пусть другие правительства прибегают к хитрым увёрткам, мы надеемся на правосудие неба. Наше дело — правое. Боги нам помогут. Под нашей властью находятся 20 провинций и 400.000.000 верноподданных. Нам будет нетрудно отомстить за поругание нашего Отечества»[53].

Этот манифест рассеивал всякие сомнения... Свершалось то, что давно уже было подготовлено европейскими торгашами, стремившимися только к одному — эксплуатации богатейшей страны мира, целые тысячелетия накапливавшей богатства...

Но для тех, кто был в Пекине, этот манифест стал неожиданностью. Он явился как снег на голову. Как засуетились все в европейском квартале!

Видны были экипажи послов, собиравшихся на совещание... Суетились и обсуждал и вопрос теперь, когда грянул гром, и никто не думал ранее посмотреть на небо, не собираются ли там грозовые тучи...

Все члены дипломатического, корпуса были несколько перепуганы полученной нотой — не столько объявлением войны, сколько известием об ультиматуме, предъявленном китайскому правительству русским вице-адмиралом Гильтебрандтом.

— Как это могло случиться? — вопрошали на собрании дипломатического корпуса. — Этот ультиматум предъявлен без нашего ведома!

Все только удивлялись и пожимали плечами, не находя ни малейшего объяснения совершившемуся...

Так и решили ответить, что требование сдать форты Таку было предъявлено китайскому правительству «без ведома» представителей тех государств, адмиралами которых оно было подписано, и что послы удивлены получением такого известия от китайского правительства[54].

Теперь явился на очередь новый и ещё более важный вопрос.

Что должны были делать все те европейцы, которые находились в данное время в Пекине? Мнения разделились в кружках европейцев.

— Нас гонят — мы должны уехать отсюда! — говорили более молодые и пылкие. — Позорно было бы оставаться здесь.

— Но как же мы выйдем отсюда?

— А что же? Правительство гарантирует нам свободный путь.