– За какую такую работу? – не понял хозяин харчевни.

Я как мог пояснил, что перво-наперво надо провести шумную рекламную кампанию предстоящей акции, чтобы поставить на уши всю городскую общественность, если уж браться за дело, то со всей серьезностью. Но Альфред никак не мог взять в толк, к чему городить огород, и зачем нужна какая-то туманная ко́мпания, состоящая из непонятно каких лиц, когда мы вдвоем и так обо всем столковались… Как вы догадываетесь, объясняться мне приходилось на смеси немецкого с вкраплениями русских слов, отчего и происходили подобные непонимания. Осознавая, что бессмысленно пытаться объяснять разницу в значении омонимов, плюнул и призвал Альфреда просто довериться мне. Потом потребовал предоставить мне кой-какой столярный инструмент, несколько длинных палок или жердей: по ходу дела родилась одна шальная идейка – все это он мне тут же незамедлительно выдал, впридачу достал из сундука приличный кусок белого льняного полотна, ножницы, стальную иглу да нитки… Все тут же пошло в работу. Надо заметить, что с малых лет я неплохо обучен столярному делу – заслуга школьного трудовика, у которого я ходил в фаворитах, не раз он ставил меня в пример за отличные вещицы, к примеру, за образцово сработанный табурет, на котором и толстяку присесть не страшно – у одноклассников-то и под ними разваливались. Для меня что-то смастерить из дерева – не плевое дело, а удовольствие, был бы под рукой подходящий материал… Из жердей я споро сварганил укороченные ходули со ступенями для ног, чтобы удобно привязывать их к голени – стоя на них я оказывался высотой около двух метров – в самый раз, чтобы разительно выделяться в толпе горожан. Для более устойчивого положения, чтобы не терять равновесия, изготовил крепкий посох. Белое полотно пошло на раскройку длинных клешеных штанов, по-быстрому сметал их на живую нитку. Не хватало лишь грима, пришлось у «фрау» – законной супруги Альфреда – позаимствовать самопальной «помады» из свеклы на сале, которой я ярко нарумянил щеки.

Солнце за крепостной стеной уже клонилось к закату, но было еще светло, когда я появился на рыночной площади в всамделишном облачении циркового клоуна, громко зазывая прохожих на завтрашнее мероприятие. Пожалуй, не хватало шутовского колпака, но, по-моему, вместо него отлично сгодилась бейсболка, одетая задом наперед. Да, чего только не сотворишь на сытый желудок?! У зевак разного сорта мое появление вызвало ажиотаж. Правда, «рекламной акции» здорово мешали приблудные собаки, звонко облаивая меня, кидаясь со всех сторон и пытаясь ухватить за штанины, но я их быстро образумил, вмазав ходулей по наглой морде одной из шавок, и та с визгом отлетела в сторону, тотчас отстали и другие, исчезнув куда-то всем скопом. Своим диковинным выходом я убил двух зайцев – отрекламировал предполагаемый перфоманс в харчевне, а также закорешился с городскими сорванцами, уж они-то точно пребывали в полном восторге от моего ходульного шествия, а когда я им пообещал подарить пару ходуль на всю их гоп-компанию, то уж и подавно завоевал их расположение. Взрослые рижане с любопытством рассматривали мою странную фигуру, дивясь долговязым ногам, не ведая об устройстве механизма, скрытого от глаз под клешами. Постепенно догадываясь, иные смогли оценить по достоинству одну важную функцию – любая грязь ходулям нипочем, перефразируя крылатое выражение применительно к танку – ходули грязи не боятся. Ведь все, кто в Риге был позажиточней и берег кожаную обувь, пользовались допотопными деревянными опорками на толстой подошве с веревочными ремешками, одеваемыми прямо на обувку, – я обратил на них внимание сразу, как появился в городе. Чудные башмаки, правда, мало чем помогали и даже имели обыкновение соскакивать с ног в самый неподходящий момент, когда их владельцы перемахивали через многочисленные лужи. А уж о ходулях рижане и слыхом не слыхивали… до моего променада.

Завернул я в тот вечер и на Русскую улицу, только златокудрой девушки не увидел: окно на втором этаже было плотно затворено, как и другие. Над закрытой входной дверью был приколочен деревянный щит с красным медведем, стоящим в полный рост и державшим в лапах бочонок меда – эмблема торгового дома русского купца. Причем и на прочих домах располагались знаки, указывающие на занятие владельца, номеров на домах, сами понимаете, не было – их время пока что не пришло, как и время фамилий… Но зачатки фамилий-прозвищ уже водились, не удивлюсь, если кудлатого купца величали «красным медведем» или «медведем с Русской улицы».

Вот еще, как я убедился в первый же день, Рига начала XIII века оказалась совсем небольшим городком с крепостной стеной, протянувшейся не больше чем на два или два с половиной километра, а население, думаю, составляло не больше тысячи человек, словом, это был даже не город в современном понимании, а поселок.

Скажу без ложной скромности, что моя подготовительная работа не пропала втуне – вечером следующего дня в харчевне яблоку не было где упасть, народ толпился у входа, предприимчивый хозяин с помощниками успели соорудить временные столы и лавки из досок и чурбаков, расставив их на улице у растворенной двери. Вино, пиво и медовуха лились рекой, служки с ног сбились, таская подносы с едой и напитками. Альфред был на седьмом небе, что не прогадал со мной, что же касаемо меня, то я не ударил в грязь лицом, хоть слегка и волновался. Понятно, что никакой эстрады в харчевне не было, однако место для выступления я выбрал правильное – сбоку от меня ярко горел очаг, огонь освещал меня причудливыми всполохами, отражаясь на стенах и потолке длинными тенями, создавая экзотическую атмосферу. Правда поначалу слишком жарило бок, пришлось немного отступить от очага, в остальном все сложилось прекрасно.

Все зрители, включая важных персон, внимали мне буквально с открытыми ртами, так же, как и Альфред накануне. Начал я дебют со доверительных слов: «Я ХОЧУ ВАМ РАССКАЗАТЬ…» Этим немудреным вступлением я разбивал все последующие части монолога… Не скрою, к представлению я подготовился основательно, тщательно продумав, как и о чем конкретно поведу речь. Разумеется, главную часть повествования отдал рассказу о далекой и загадочной Гиперборее. Дойдя до подробного описания красот северной природы, включая неповторимое полярное сияние, я обнаружил, что публика поголовно остолбенела, включая и Альфреда, которому о северном сиянии я не упоминал. Как потом выяснилось, народ расценил это природное явление не иначе как печать божьей благодати далекого края. Не знаю, как вышло – я заранее не планировал, но неожиданно для себя завершил вечер на поэтической ноте, шестое чувство подсказало мне, что следует сделать… И ничтоже сумняшеся без лишних предисловий прочитал сочинение Генриха Гейне – стих, что учил по школьной программе в десятом классе «Петришуле» – его знаменитое романтическое стихотворение «Лорелея»:

Истинный гимн рейнской деве, что на вершине скалы расчесывает свои кудри, поет чарующие песни и завораживающим пением заманивает моряков на прибрежные скалы Рейна, губит их подобно сиренам из древнегреческой мифологии. Каюсь, взял грешок на душу, пришлось выдать поэтический шедевр Гейне за народную поэзию. А что еще я мог сделать? Как представить еще не родившегося немецкого поэта? Почему прочитал именно это стихотворение сказать не могу, возможно златокудрая девушка, увиденная поутру, не давала мне покоя, внешне ассоциируясь с образом Лорелеи, несущей бедствие несчастным морякам… Во всяком случае, с выражением продекламировав стихотворение я, вне всяких сомнений, добил аудиторию и стал подлинным героем не только нынешнего вечера, но и последующих недель… Я с удовлетворением наблюдал за зрителями, находившимися в экзальтированном шоке; несколько минут все сидели, не шелохнувшись, затаив дыхание, будто бы ожидая от меня еще каких-то слов, еще какого-то действа, но я ничего более не добавил к сказанному, а только с достоинством низко поклонился почтенной публике, и вот тогда-то аудитория взорвалась неистовыми хлопками, кое-кто из простолюдинов вскочил со своих мест, кто-то топал ногами, иные стучали ладонями и кружками об стол, в общем, народ безумствовал. Поразительно, тогда подумалось мне, эти неотесанные мужланы тоже умеют чувствовать, как нормальные люди, и я, похоже, сумел разбудить их эмоции, пронять до печенок. Вот так волею случая я и сделался артистом разговорного жанра.