Да… сегодня свидание с Ритой. Антон уже не раз представлял себе их встречу, и счастье теплом накрывало душу. Сердце трепетало, как у восемнадцатилетнего. Любовь возвращала Антона к настоящей жизни, которую он чуть было не растерял в нескончаемой рутине. Он верил, чувствовал, что Рита — это навсегда. И впервые в жизни слово «навсегда» не пугало, не настораживало и не вызывало сомнений. Он знал теперь, что у него есть шанс изменить свою жизнь. Наблюдая, как солнце исчезает за горными хребтами, Антону было легко не думать о том, любит ли его Рита и как может сложиться их общая жизнь. Он просто ждал вечера. И вечер наступил.

Они договорились встретиться в его гостинице, за ужином в ресторане. Рита пришла ровно в семь часов. Антон заблаговременно спустился в лобби и с показным интересом разглядывал старинное фото отеля, когда она его окликнула.

Они сидели в одном из залов ресторана, где через широкие окна открывался вид на озеро Мильштатт. Администратор, а по совместительству местный соме-лье с гренадерской выправкой и гордым нравом швейцара из московского «Националя» времен СССР, недолго думая, порекомендовал им самое дорогое вино, и Антон с улыбкой сообщил, что всецело доверяет его вкусу. Несмотря на славянскую красоту, Рита, все же, оставалась практичной немкой и такое ненужное расточительство ей было непонятно. Она еле заметно покачала головой и, улыбнувшись, посмотрела на Антона.

Тот, в свою очередь, не переставая удивляться поворотам судьбы, глаз не сводил с Риты. В этот вечер она показалась ему еще очаровательней, чем во время их первого свидания в Мюнхене и встречи в аэропорту. Он волновался, но волнение было приятным, долгожданным.

— Расскажи, что ты делаешь в этом городе?— спросил Антон, разглядывая бокал с вином.

— Тебе не будет интересно,— ответила Рита, махнув рукой.— Впрочем, расскажу чуть позже. Очень хорошо, что тебе удалось вырваться. Мне обязательно нужно было тебя увидеть…

— Мне тоже очень хотелось увидеть тебя,— произнес Антон.— Знаешь, в эту самую минуту я ощущаю такое спокойствие, будто все плохое осталось навсегда в прошлом. Мне даже иногда кажется, что я сплю. Причем, просыпаться совсем не хочется.

— Антон, я должна тебе сказать… То, что было в Мюнхене… В общем, со мной до тебя такого не случалось. Я повела себя слишком спонтанно, мне кажется, тебя это могло насторожить.

— Что ты имеешь в виду?

— Это трудно объяснить. Послушай, давай уйдем отсюда, погуляем и поговорим.

—Давай здесь поговорим,— возразил Антон.— Тебе тут не нравится?

— Нравится, очень нравится, не в этом дело… Ну, я прошу тебя…

— Окей, разумеется,— Антон слегка растерялся, попросил счет.

В душу закралось нехорошее предчувствие.

Они прошли по набережной вдоль небольшого причала, где легкая волна нежно плескалась о борта лодочек, поднялись к главной дороге, пересекающей городок от начала до конца, до стен старинного бенедиктинского монастыря.

— В этот час можно в монастыре гулять?— спросил Антон.

— Конечно,— ответила Рита.— Как раз сейчас там тихо и, должно быть, никого нет. Ведь уже почти десять часов вечера. Пойдем!

Они перешли дорогу, проследовали через низенькую арку и оказались на территории монастыря. Первое, что увидел Антон,— металлические фигурки козлят. Подобно этим странным скульптурам, все здесь было неподвижным. Казалось, время остановилось, и не было за воротами обители суетливого мира. Посреди монастырского двора рос огромный дуб. На лавке, ожерельем опоясывающей старинное дерево, мирно спала белая кошка.

Пройдя через древнюю галерею, заложенную, как гласила надпись на мраморной доске, аж в 780 году, Рита и Антон оказались на Площади Иезуитов, перед воротами, ведущими к монастырской церкви. Ее живописные башни всегда были главным символом Мильштатта.

Справа от ворот находилась ниша, которая привлекла внимание Антона. В ней разместились две мемориальные доски, а над ними были начертаны годы двух мировых войн: 1914–1918 и 1939–1945. Венчала композицию картина, изображающая Иисуса в розовом хитоне, склоняющего голову над умирающим солдатом. В этой картине одновременно было столько скорби, боли, всепрощения и надежды, что Антон остановился как вкопанный, не в силах оторвать от нее взгляда.

Подул легкий ветерок, зашелестела листва. Антон и Рита вошли на территорию церкви, которая одновременно служила местом для двух десятков старинных захоронений.

— Очень необычная картина,— промолвил Антон, в задумчивости оглядывая пейзаж.

— Ты про фреску в нише перед входом?

— Да.

— Что в ней необычного с твоей точки зрения? Это просто памятник австрийцам, которые не вернулись с войны, да и все…

— Понимаешь, Рита, я еще никогда не видел памятников, как бы это сказать, простым солдатам стран, с которыми мы воевали… Очень странное чувство.

— У тебя это вызывает протест?

— Разумеется, нет. Просто надо привыкнуть. Ты вот знаешь, например, что немецкая речь у нас до сих пор на подсознательном уровне воспринимается через рассказы, фильмы, воспоминания о войне? То есть, настораживает.

— Правда? Очень странно. Столько лет прошло после войны. А, потом, солдаты есть солдаты… Они идут воевать, потому что кто-то развязывает войны — у простых людей никогда не было выбора. Но у каждого из них был и есть Бог, и только он один утешает, приходит на помощь в самый трудный час… Это и есть главный смысл картины. Это же не памятник фашизму, в конце концов…

— Я понимаю, скорее даже, чувствую. Знаешь, хорошо бы сделать общий памятник павшим солдатам всех воевавших армий, потому что для Бога все равны.

— Да, хорошо бы…

— Хорошо, только невозможно,— подумав, добавил Антон.— Даже памятники, бывает, продолжают воевать.

Они молча гуляли по монастырю. Наконец, уселись на лавку под дубом, где дремала местная кошка. Антон взял Риту за руку. Она придвинулась к нему.

— Рита,— заговорил Антон.— У меня такое чувство, что ты хочешь мне что-то рассказать, но никак не можешь решиться. Я не ошибаюсь?

Рита убрала руку, слегка отстранилась от Антона:

— К сожалению, Антон, ты угадал…

— Тогда говори, не бойся. Что произошло?

— Антон, я знаю, зачем ездил в Россию твой приятель Ральф Мюллер. Я знаю про ваши похождения в одной русской деревне. Мне известно, что за вами следили спецслужбы и что вы, в итоге, так и не нашли то, что искали…

Во многих книгах читал Антон фразу «как гром среди ясного неба», но только сейчас понял, что она означает. Действительно, слова Риты прозвучали для него словно гром среди ясного и чистого альпийского неба, в этом райском дворике под старинным дубом. Обида и разочарование охватили его. Однако на смену минутной слабости и отчаянию пришли тупое спокойствие и уверенность.

— И что с того? Если ты так много знаешь, тебе должно быть известно, что дело это теперь прошлое. Решили поиграть в детектив, и у нас ничего не вышло. Жизнь, оказывается, очень прозаичная штука.