– Я еще закладывала в секретки желания, – призналась Катрин, когда Булгаков все-таки вытянул из нее правду.

– Какие, например?

– Сначала я загадывала, чтобы мама отдала меня в балетную школу. Но это желание так и не сбылось. Потом мне нравился мальчик в параллельном классе, и я загадала, чтобы он пригласил меня в кино.

– Пригласил? – Булгаков не удержался от иронии в голосе.

– Представь себе, – рассмеялась Катрин. – Пригласил! Но лучше бы тот парень так и остался мечтою – таким он оказался ужасно скучным и никчемным. Не знала потом, как избавиться.

– Да, – кивнул Антон. – Бойтесь своих желаний. А почему, друзья мои, вы ничего не спрашиваете про Мигеля?

– А есть что-то интересное? – неохотно поинтересовалась Катрин. Она до сих пор не забыла, как Мигель обошелся с ней тем страшным летом два года назад. Ее потрясли его грубость и убийственное презрение.

– Есть, представь себе, – Антон улыбнулся. – Он теперь почти не бывает в Москве, можно сказать, осел в Испании. И поговаривают, восстановил отношения с родственниками, с которыми у его семьи были разорваны все связи еще со времен Гражданской войны.

– Любопытно, – уронил Булгаков. – Чего ради?

– Он всегда гордился своими корнями, – заметила Катрин. – Так что ничего удивительного.

– Его я тоже видел последний раз в следственном комитете, – уточнил Антон.

– Но слухи доходят…

– А как ты сам живешь? – наконец решилась задать Катрин самый главный вопрос. – Ты все еще один?

Антон помрачнел. Он опустил голову и неподвижным взглядом уперся в бокал, стоящий перед ним. Катрин почувствовала себя виноватой.

– Прости, но я не могла не спросить. Я переживаю за тебя… и за Анну.

– Катрин, – окликнул ее муж, – не надо…

– Надо! – заявила она. – Долго еще вы будете мучить друг друга?

– Люди созданы, чтобы друг друга мучить, – невесело пробормотал Антон.

– Это не ты сказал, а Достоевский, – раздраженно откликнулась она. – И прекрати ерничать. Боже мой, что вы творите с собой и своей любовью!

– Не нужна ей моя любовь, Катрин, – Антон покачал головой, и взгляд его потух. – А жалость ее мне не нужна.

«Да пропади все пропадом, – сказала Катрин себе со злостью, – не давала я Анне ни клятвы, ни даже обещания молчать о том разговоре в LaDurée. И поэтому – какого черта я должна сидеть и смотреть, как мой лучший и любимый друг корчится от боли?»

– Поезжай к ней, Антон, – выпалила она.

– Катрин! – предостерегающе воскликнул Булгаков, но она и бровью не повела в его сторону, а только требовательно смотрела на Ланского.

– Поезжай к ней, – повторила она.

– Нет, Катрин, нет. Все кончено. Она меня разлюбила. Насильно мил не будешь.

– Ты ошибаешься! – она на мгновение закрыла ладонями лицо, а потом схватила Антона за руку. – Я клянусь тебе – чем хочешь! Я клянусь тебе – она сама мне сказала, что все еще любит тебя, но чувство вины не дает ей сделать первый шаг. Она боится, что…

Катрин осеклась. Нет, она ни за что не произнесет ни слова «измена», ни имени «Мигель» сейчас, вот в этот момент – пусть будет так, словно ничего не произошло. В конце концов, Антон может только подозревать, но он не знает наверняка – была ли его любимая ему неверна. Пусть они просто встретятся – а там Анна сама решит, что ему сказать.

Но Антон услышал ее последние слова:

– Чего она боится?

– Она… она считает – то, что с ней случилось – невыносимо для твоего самолюбия, и тебе понадобится сломить себя, чтобы это преодолеть. – Катрин скрестила пальцы под столом – да, это не вся правда, она чуть не договорила. Но ведь прошло уже время, и она могла просто забыть, что в точности ей сказала Анна.

– Как ей такое только в голову пришло, – пробормотал Антон. – Это правда? Она сама тебе это сказала? Имея в виду именно то, что эти слова должны значить?

И поскольку все сказанное ею было почти правдой, голос Катрин прозвучал достаточно искренне:

– Я бы никогда не посмела лгать тебе, Антон. Ты меня знаешь.

– Знаю, – он поцеловал ей руку и закрыл глаза.

– Ты поедешь к ней? – с надеждой спросила Катрин.

– Я должен подумать.

– Ну о чем тут думать? – взмолилась она, но Булгаков снова остановил ее: – Катрин, прекрати на него давить.

За столом воцарилась тишина. Каждый думал о своем. Антон – об Анне и о надежде, которая вспыхнула снова, словно искра, казалось, давно потухшего костра. Катрин – о том, правильно ли она сделала, предав огласке то, что доверила ей Анна, а Булгаков – сколько еще времени они будут пожинать страшные плоды позапрошлого лета. И сколько боли и страданий принесет им их бывший друг, и сколько жизней ему еще удастся отнять – намеренно или нет, и когда, наконец, вновь всколыхнется этот ад, и явит миру свое исчадие – Олега Рыкова…

Август 2012 года, Париж

Заваленный цветами так, что из-за охапки были видны только его серебряные волосы, Дмитрий покинул концертный зал «Плейель» через служебный подъезд, но на улице его ждала толпа. Отставшая на шаг Анна еле продиралась за ним сквозь плотный строй восторженных поклонников. Она старалась не упускать его из виду. В какой-то момент ему удалось высвободить одну руку, отчего несколько букетов упали на асфальт. Он схватил Анну за запястье и потащил за собой. На Фобур Сент-Оноре образовалась пробка из-за подаваемых ко входу машин, но Дмитрия и Анну уже ждал сверкающий Бентли. Водитель держал открытой дверцу, и им оставалось только нырнуть в салон.

– Не мог цветы оставить? – услышали они недовольный голос. – Куда теперь их?

– Может, в багажник? – смутился Дмитрий, но автомобиль уже мягко тронулся с места.

– Пако, как тебе концерт? – спросил Дмитрий, явно обращаясь к хозяину Бентли.

– C'est génial[138], – ответ прозвучал насмешливо, но абсолютно искренне: – Гениально, как, впрочем, всегда.

– А ты, Аннушка, что скажешь?

– Митя, ты пел божественно. Действительно, как всегда.

– Не вытянешь из вас лишнего слова, – проворчал Крестовский. – Гениально да божественно… Нет чтоб похвалить.

– До чего вы, артисты, тщеславны, – высказался незнакомец. – Итак, куда мы едем?

– Я предлагаю поехать ко мне, – сказал Дмитрий. – Если никто не возражает. И это близко.

– А почему не в «Ритц»?

– Устал я что-то, – виновато объяснил Крестовский. – И Марго с утра чувствовала себя неважно. Ты не против? – обратился он к Анне.

Анна не возражала – час был не поздний, вечер обещал быть приятным, и ей, откровенно говоря, надоело сидеть на улице Жирардон. Хотелось какого-то разнообразия. К тому же она любила Марго.