— Сиреной становятся девушки с разбитыми сердцами, — фыркаю я, — а я… Ti amo, mio Serpente[11] (Люблю тебя, мой Змей)

— Ti amo, piccola bugiarda, — эхом откликается Эрик, с кривой улыбочкой.

— Я? Маленькая врушка? Ты офигел, Змей?

Он чуть покачивает головой. Уже который день я вижу в его глазах что-то… Мертвое. Мне это не нравится. Еще не хватало, чтобы и Эрика заразила моя меланхолия.

— Пойдем, иначе Бьянка обидится, — он тянет меня дальше, в зал ресторана, — я крестный отец, в конце концов.

— Боже, неужели для тебя настала пора повзрослеть? Как же ты выживешь?

— Еще пара слов, и я найду уединенный уголок для того, чтобы заняться твоим воспитанием, Змейка.

— Да-да, уже пора, а то я совсем разболталась, согласна!

Ловлю его ехидную улыбку и с трудом подавляю в себе желание прижаться щекой к крепкому плечу.

Нет, ну…

Вот надо же ему со мной возиться, а?

Возиться, высекать искры из моего, казалось бы, насмерть потухшего сердца.

А ведь он достоин лучшего. И сейчас, глядя на него и Марка Винченцо, снова оказавшегося на его руках, я это понимаю особенно сильно. Ему нужен кто-то, кто будет любить только его.

А не как я — серединка на половинку…

— Хочешь подержать? — Эрик разворачивается ко мне и бросает красноречивый взгляд на племянника.

Я теряюсь, начиная паниковать, бросаю косой взгляд на сестру Эрика, на её мужа.

— Это ведь… Неудобно…

— Ну что ты, — улыбается Бьянка, и кажется, я понимаю, что эта слепящая улыбка — это у них семейное, — Эрик тебе доверяет, это — лучшая рекомендация.

— Я не просто ей доверяю, — ворчит Змей, а сам опускает мне на руки своего новоиспеченного крестного сына.

— Да-да, ты на неё дохнуть боишься, — хохочет Бьянка и подталкивает брата локтем, — честно говоря, я не думала, что смогу увидеть тебя настолько влюбленным. Мне, наверное, стоит рассказать твоей девушке, как я стирала твои пеленки, да, младший братец?

Выражение лица Змея становится совершенно убийственным.

Он явно глазами ищет пузырек с ядом.

Марк Винченцо требовательно ловит меня за прядь волос, выбившуюся из хвоста. О, ну конечно, когда у тебя на руках такой мужчина, как можно вообще смотреть на кого-нибудь другого?

Я вытягиваю волосы из кулачка малыша и подменяю их на свой большой палец.

— У кого тут сильная хватка? Кто тут будущий танцор? — хихикаю я, любуясь бездонной синью глаз младенца.

— Боже, еще одного танцора наша семья не переживет, — трагично стонет Бьянка, — кто же будет продолжать семейное дело? Винодельня Лусито испокон веков передается от отца к сыну, и только я все рассчитала, чтобы оставить своего безалаберного брата без наследства, как и моего сына настигнет печальная участь танцевать до конца жизни?

Гости за столом переглядываются и посмеиваются. Шутка явно удалась.

— Это меньшее, что полагалось тебе за твое вероломство, Бьянка, — высокопарно роняет Эрик, а потом снова забирает у меня малыша, чтобы передать его матери.

Италия… Какую безумную влюбчивость она во мне открывает. Вчера влюбилась в небо, сегодня — в теплого, ясноглазого карапуза, племянника моего любовника…

— Тебе очень идут дети, ты знаешь? — бархатисто шепчет Эрик, склоняясь к самому моему уху. — Тебе уже пора бы обзаводиться своими, моя Змейка. Или может быть, нашими?

У меня вспыхивают щеки. Хотя, если сказать точнее — я краснею вся, до кончиков ногтей.

И горло сводит горьким спазмом.

Нет, не надо было мне ехать.

Нужно было найти в себе силы и отказаться от этого путешествия. От него.

Перестать тратить его время. Перестать его обкрадывать.

Вот только если потерять еще и его — то я вообще не смогу подняться на ноги. Но обделять его в любви — так недостойно...

— Ладно, не отвечай, — милостиво, но с мерещащейся мне горечью роняет Змей, — лучше пойдем потанцуем.

Его тон — как еще одна пощечина лично мне. Кажется, тот второй наш тройничок все-таки задел его за живое. Еще бы, ведь теперь он находился в отношениях со мной. И даже если виду не подал — никто не сказал, что это не вылезет впоследствии. Вот оно и вылезает.

Снова чувствую себя дрянью.

— Танго, танго, сыграйте этим двоим танго, — звонко требует Бьянка от ресторанного пианиста. Ох, черт… Вот тебе и неожиданное выступление, там, где этого никто не ждал. Эрик только приподнимает бровь, глядя на меня, принимаю ли я этот вызов.

Я же только улыбаюсь ему в ответ.

Будто у меня вообще хоть раз в жизни получилось тебе отказать, мой Змей.

Я медленно спускаю с плеч легкий шарф, которым закрывала свою светлую кожу от палящих лучей полуденного солнца, оставляю его на спинке стула и неторопливо, оттягивая каждый шаг, четко в ритм мелодии, льющейся из-под пальцев музыканта, выхожу в центр зала.

Я могу танцевать где угодно. Возможно, за это меня когда-нибудь арестуют, есть ведь совершенно не подходящие для этого места, но пусть будет так.

Еще раз я свои крылья не потеряю. Больше никогда…

Мир прекращает существовать, медленно растворяясь под прибоем текучей мелодии.

Эрик обходит меня по дуге, настигает, но останавливается в нескольких шагах, критично меня разглядывая, и будто бы сомневается, танцевать ли ему именно со мной или, может быть, еще подумать. Ах ты, паршивец!

Ладно, я подойду. Покачивая бедрами, замерев на одну только секунду, в шаге от Эрика, позволив себе лишь на секунду приостановиться и отбить связку носок-каблук-носок. Я могла бы остановиться, но ведь танго это не история о том, как женщина навязывается мужчине.

Я всего лишь намекаю, что могла бы остановиться и мы могли бы продолжить вместе, но если сударь не хочет...

Ладонь Эрика падает на мою талию, будто уздечка, отсекая для меня возможность дальнейшего движения без него. Сталкиваемся взглядами, пробуем друг друга на вкус, как два дуэлянта, предвкушающие поединок.

Конечно же, я не сомневалась — ты не мог дать мне пройти мимо. Никогда не давал! 

Я не одевалась сегодня так, как оделась бы для выступления. Но в принципе платье свободное, бирюзовое, для танго вполне годится.

Главное, чтобы в глазах твоего партнера пылали новорожденные звезды. А так-то танцевать танго и в джинсах можно. Дело исключительно в любви к процессу.

Мы разогреваемся. Медленно, со вкусом, будто и не кружимся друг вокруг друга, а уже приступили к раздеванию.