Конечно, что было, то быльем поросло… Она уже сто лет как и думать забыла о своей безумной любви. И давно выкинула из памяти смазливого альфонса, который всю жизнь мыкается от одной женщины к другой, как паломник по святым местам. Сейчас даже смешно вспомнить: она, Лидия Марушкина, сверхновая звезда на небосклоне концептуального кинематографа, переживала из-за какого-то сопливого мальчишки… Но все равно видеть эту белобрысую девицу не доставит ей никакого удовольствия. А тем более общаться в поездке в узком кругу, где придется жить бок о бок…

Конечно, может быть, они и организовали съемки фильма, который принес ей мировую известность, но без ее таланта, без ее актерского шарма фильм просто развалился бы! И теперь они чего-то хотят… Но ведь им заплатили за их работу! И заплатили немалые деньги! Они в расчете.

Ей показали фотографии… Нет, это, конечно, ужасно… Трупы, вырезанные глаза и все такое… Она не испытывает тяги к подобным зрелищам. Ей не нужны опасности, и она не желает рисковать. Ей, конечно, жалко всех этих людей на снимках, но чтобы самой — бр-р! Ей показали и его фотографию, мол, не правда ли, как похож на ее мужа? Да, пожалуй, ответила она. Ну и что? С мужем она на грани развода. И он согласен дать ей свободу. Осталось утрясти кое-какие формальности, разделить имущество — и все! Она не испытывает к нему ненависти. У нее нет на него зла. Она даже ему немного благодарна… За то, что он сделал из нее то, кем она стала… Так что этот номер у них не пройдет!

— Я никуда не еду, — категорично заявила Лидия Марушкина, влетая в знакомый кабинет на втором этаже особняка. — Я не желаю участвовать в…

И остановилась… Кроме Константина Вешнева к которому, собственно, и адресовались эти слова, в комнате находился еще какой-то мужчина. Приятная внешность, твердый взгляд, мужественное лицо. Он бросил в ее сторону беглый взгляд — а у нее внутри все вдруг точно облилось горячим жаром, запылало, затрепетало…

— Хорошо, я позвоню вам, и мы уточним, — произнес мужчина, вставая и направляясь к выходу. — До свидания.

Лидия посторонилась. Он прошел мимо нее, не удостоив даже взглядом.

— Кто это? — спросила она, когда дверь за ним захлопнулась.

— Ох, извините, я вас не познакомил, — спохватился Вешнев. — А ведь это ваш будущий коллега, можно сказать… Он тоже едет.

— Понимаете, — смущенно забормотала Лидия, уже не слишком уверенная в собственных словах, — я вообще-то не хочу… И я вообще…

— Он бывший офицер, сейчас — крупный предприниматель, — продолжал Вешнев, не слушая ее. — С радостью принял наше приглашение. Будет кем-то вроде главного в вашей компании…

— Вообще-то я…

— Не женат. Все еще не женат — сами понимаете, одна война, другая… Прекрасный человек! Кстати, отъезд немного задерживается, по техническим причинам. Вас это не слишком расстроит, Лидия Павловна?

— Нет, я… — Она замолчала, вертя в руках ремень от сумочки. И неожиданно для себя добавила: — Я зашла узнать подробнее, что там будет…

— Так вы решились, едете?

— Да, еду, — сказала она. — Еду…

В аэропорту Парнов проявлял распорядительность и здравый смысл, удивительные для сумасшедшего. Отказавшись от предложений бойких таксистов у самого выхода с летного поля («Здесь ломят страшные цены», — шепнул Елисееву), он быстро договорился по сходной цене на стоянке подальше от входа.

Лицо у него откровенно сияло, когда легковушка, весело подпрыгивая на выбоинах асфальта, стремительно неслась вперед, туда, где в розоватой закатной дымке голубел город.

— Сейчас приеду и первым делом в сауну, — доверительно делился своими планами Парнов. — У меня всегда в холодильнике холодное пивко стоит, запас крабов. Сейчас мы с тобой, Димка, косточки попарим, а потом по стопочке холодненькой, из морозилки…

Елисеева мучило любопытство. В голосе Парнова звучало такое тонкое знание предмета, что его убежденность в том, что друг молодости окончательно съехал, поколебалась. Ему самому захотелось убедиться, что квартира на Тверской-Ямской и жена-манекенщица — не бред сумасшедшего. И любопытство удерживало его от желания хлопнуть таксиста по крутому плечу и небрежно бросить: «Эй, приятель, поворачивай-ка в Кузьминки!»

— Направо и во двор, — уверенно указал Парнов на узкий проезд между домами. — Вот и моя хата…

«Хата» оказалась вполне приличным домом сталинской постройки с консьержем в подъезде и охраняемой стоянкой во дворе.

— Мужчина со мной, — уверенно бросил через плечо Парнов, вальяжно вплывая в подъезд.

Елисеев покорно трусил сзади. Теперь он был почти совершенно уверен, что его друг в здравом уме и говорил правду.

— Простите, ваш пропуск. — Охранник вырос поперек дороги монолитной глыбой, высеченной из цельного куска гранита.

— Дома, — небрежно дернул плечом Парнов.

— Пропуск. — Охранник насупился и как будто даже увеличился в периметре.

Парнов удивленно приподнял уголок левой брови:

— Ты что же, дружочек, не узнаешь меня?

Охранник отчего-то запыхтел, но промолчал.

— Парнов, из 187-й, — высокомерно напомнил блудный жилец.

Елисеев настороженно посматривал то на своего приятеля, то на консьержа.

— Из 187-й выбыли, — неохотно буркнул охранник.

— Что значит «выбыли»?

— Выехали.

— Как это?

— Продали квартиру и выехали.

— Куда? Кто?

Охранник молча пожал плечами.

— Ерунда какая-то. — Парнов недоумевал. — Вы что-то напутали.

Он сделал решительный шаг вперед и нажал кнопку лифта.

— Не могу без пропуска, — с тупой настойчивостью продолжал охранник, заслоняя своим корпусом лифт.

— Да что же это такое! — взвизгнул Парнов. С самоотверженностью самурая он кинулся на железные кулаки консьержа, однако мгновенно получил легкий тычок по печени и со слабым стоном осел на пол.

— Пожалуй, я пойду, — пятясь, точно вельможа на приеме у императора, пробормотал Елисеев. Он не хотел быть замешанным в скандал с психом. Хлопотно да и заняло бы много времени. Он тихо притворил за собой дверь с наружной стороны и заспешил в сторону метро.

— Здесь живу я и моя жена Кристина! — истерически визжал Парнов, совершенно теряя лицо. — Вы не смеете меня не впускать!

Охранник нажал кнопку на столе.

— Через пять минут здесь будет патруль милиции, — буркнул он, выразительно массируя кулак.

Парнову ничего не оставалось, как признать свое поражение. Он ретировался, держась одной рукой за печень, а другой грозно потрясая в воздухе.

— Я уйду. Но я еще вернусь… Я вернусь не один, и ты пожалеешь о том, что сделал! — грозно прошипел он и добавил: — Считай, что с сегодняшнего вечера тебе нужно искать работу! Я буду жаловаться!