Мягкий голос с хрипотцой доверительно гудел в тишине кабинета, за толстыми метровыми стенами бушевала жизнь большого города. А здесь было поразительно тихо, как в пустыне, и только знакомый голос сонно бубнит: «Бу-бу-бу».

— Я не хочу никуда уезжать из Москвы. — Лиза наконец нашла в себе силы отказаться. — У меня выставка намечается в ЦДХ! Я ее полгода пробивала!

— Не убежит от тебя твоя выставка! — уговаривал голос. — Тем более, что за радость — тебе, и выставляться рядом с какими-то мазилками из провинции… Ты, милочка моя, достойна большего! Тебе нужна персональная выставка! Уж поверь мне, я-то в этом разбираюсь… Поверь, что такое соседство не для тебя…

Голос продолжал бубнить. Голос, который все знал, все понимал, которому так приятно было подчиняться…

Бу-бу-бу, бу-бу-бу…»

После вечеринки, растянувшейся до пяти часов утра в клубе братьев Палей «Манки», у Лизы ужасно слипались глаза, хотелось спать. А тут еще этот сонный голос: «Бу-бу-бу». И так жарко в кабинете, ее совсем разморило. И она согласилась, только бы от нее отстали:

— Хорошо, я поеду…

После беседы с Раисой Александровной в голове остались только отдельные слова, отдельные фразы. Трансформация образа отца… Сублимация переживаний… Замещение и уничтожение враждебного образа… Изживание подсознательного протеста против родительского гнета… Перевод его в сферу реальных переживаний… Убийство как акт очищения и возрождения… Жертва на алтарь душевного спокойствия…

Короче, ерунда какая-то…

Надо же, «жертва на алтарь»… «Жертва»… Какая еще жертва?..

Ранним холодным утром, когда изо рта неприкаянных пешеходов валил пар, точно дымок от костра, Парнов добрел до местного вокзала. Здесь было пустынно, но, главное, тепло. Буфетчицы протирали мутные стаканы, зевая во весь рот, как на приеме у дантиста, и показывая больной зуб. Уборщица шваркала мокрой шваброй с опилками по бетонному полу, а вокзальные милиционеры пили свой жидкий утренний кофе, лениво зубоскаля с официантками. На странно одетого человека никто не обращал внимания.

Он осторожно пробрался в туалет и уставился на себя в мутное зеркало. Из зеркала на него смотрел потухшими красноватыми глазами откровенно пожилой мужчина неопределенного рода занятий, скорее всего интимно знакомый с зеленым змием, с серым от щетины подбородком и нездоровым цветом лица (нежный золотистый загар, приобретенный в солярии, после скитаний мимикрировал и стал зеленовато-картофельного цвета). Коренастое тело обтягивали сомнительные полосатые штаны и растянутый китайский свитер с иероглифами. Все это было ужасно!

В это время дверь сортира распахнулась, и в помещение вплыл солидный господин с кожаным «дипломатом» в руках. Важно фыркая в тусклые усы, господин скрылся в розовой кабинке. Когда он вышел оттуда, Парнов умывался под краном, ожесточенно намыливая щеки. «Бритву бы сейчас», — с тоской думал он. Солидное покашливание господина у умывальника рядом навело его на добрую мысль. Этот тип, очевидно, командированный со всеми вытекающими из этого состояния последствиями.

— Бритвочки не найдется? — робко, с незнакомой доселе приниженной интонацией в голосе спросил Парнов, боясь отказа.

Господин повернулся к нему с брезгливой миной на лице, но вдруг просиял:

— Алешка! Парнов!.. Ты ли это, сукин сын! Сколько лет, сколько зим! — И он кинулся к нему с распростертыми объятиями, однако замер на полпути, подозрительно оглядывая полосатые брюки.

— Елисеев! Димон! Дружище! — в свою очередь радостно завопил Парнов и бросился к старому другу. — Вот так встреча, какими судьбами!

Тот, вместо пылких объятий, с легкой брезгливостью протянул ему руку — два пальца с розовыми, идеальной формы ногтями. Это был приятель Парнова с бесшабашных студенческих лет Димка Елисеев. С ним в голодные годы они вместе разгружали по ночам баржи с арбузами, пили портвейн «три семерки» на студенческих вечеринках и на пару ходили кадрить девиц в парк Горького. После выпуска они какое-то время держали друг друга в поле зрения, прозябая по разным НИИ, перезванивались, изредка встречались, чтобы тряхнуть стариной и вспомнить золотые деньки, пока постепенно не потеряли друг друга из виду.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Елисеев, с подозрительной тщательностью оглядывая старого друга.

— То же, что и ты, — как-то по-новому, заискивающе хихикнул Парнов, смущенно натягивая чужой свитер на выпуклый живот. — Кстати, бритву не одолжишь? Я, понимаешь, попал в одну передрягу… Долго рассказывать…

С принужденной улыбкой Елисеев раскрыл портфель и выудил оттуда пачку одноразовых бритв.

— Дарю, — сказал он и широким жестом протянул Парнову всю пачку.

— Ты подожди меня, я быстро, — смущенно пробормотал тот.

Через полчаса старые приятели сидели в вокзальном ресторане и изучали меню. Елисеев явно тяготился возобновленным знакомством и с тоской оглядывался по сторонам, размышляя, как бы выбрать предлог и поскорее распрощаться с приятелем.

— У меня нет ни копейки, — предупредил Парнов, заказывая обед из семи блюд, включающий в себя осетрину под винным соусом и говяжью запеканку с грибами. — Я, знаешь ли, в такие обстоятельства попал — не поверишь…

— Кушай-кушай, я оплачу, — с вежливой улыбкой кивнул Елисеев и заказал себе чашечку кофе. — Ты, я вижу, оголодал… — произнес он, глядя, как Парнов в ожидании заказа уминает стоящий на столе хлеб с горчицей. — В последний раз мы виделись, когда ты начал организовывать свое дело… Видно, прогорел? На вокзале живешь, что ли? — спросил он, с сочувствием оглядывая полосатую экипировку приятеля и его помятое лицо.

— Да нет, бизнес у меня пошел отлично, — отмахнулся собеседник, наваливаясь на солянку по-казацки. — Я неплохо развернулся… Не могу пожаловаться — своя швейная фабрика, лесоторговая фирма и еще так, по мелочи… Собираюсь заняться бензином. Недавно вернулся из Женевы. Участвовал там в работе конгресса по торговле сырьевыми ресурсами… Может, ты слышал? Меня назначили председателем комиссии по нефти и газу. Не поверишь, с такими людьми познакомился! С президентом компании «Шелл» в бильярд играл… А здесь я случайно… Сейчас расскажу. Короче…

— Ты знаешь, я вообще-то спешу, — с извиняющейся улыбкой выдавил старый приятель, старательно поглядывая на часы.

— Брось ты, Димон, — с укоризной произнес Парнов, отодвигая в сторону пустую тарелку из-под солянки и придвигая к себе осетрину. — Раз в сто лет видимся, а ты, подлец, сбежать от меня хочешь. Давай, надо по рюмочке, чтобы согреться… Я, знаешь, намерзся сегодня ночью как собака. На улице ночевал… Официант! — властным голосом крикнул Парнов в пустоту утреннего ресторана. — Бутылочку чего-нибудь горячительного. Только самого высокого качества…

— Я не буду, — запротестовал Елисеев. — Мне сегодня еще дела делать! Я же в командировку на один день!

— Отлично! — резюмировал Парнов. — Обратно полетим вместе…

В рюмки забулькала кристально-прозрачная жидкость.