– Иллюстрации к Дантову «Аду», – пояснил он. – Вы,конечно, читали? Я хочу создать иллюстрированную версию книги.

Сердце мое упало, но что я мог сказать? Я смотрел наизображения перекошенных в мучениях тел! Как оправдать подобное начинание состороны художника, создавшего чудеснейшие образы Венеры и Девы Марии?

Дантов «Ад». Как же я презирал этот труд, отчетливо сознаваяпри этом его великолепие!

– Сандро, неужели вам это по душе? – спросил я. Менятрясло, и я не хотел, чтобы он увидел мое лицо. – Когда я смотрю на вашивеликолепные картины, освещенные сиянием рая, мне все равно, христианские ониили языческие. Иллюстрации, изображающие тех, кто страдает в аду, не доставляютмне удовольствия.

Он явно запутался и, вероятно, до конца жизни не сможетизбавиться от сомнений. Такова его судьба. Всего лишь шаг вмешательства с моейстороны – и, возможно, угасающий огонь затеплился снова.

Пора было прощаться. Оставить его навсегда. Я понимал, чтобольше не вернусь в этот дом. Я не мог доверять себе в его присутствии. Нужнонемедленно покинуть Флоренцию! Иначе моя решимость даст трещину.

– Мы больше не увидимся, Сандро, – сказал я.

– Но почему? – спросил он. – Я ждал нашей встречи.И поверьте, не из-за золота.

– Знаю, но мне пора уезжать. Помните: я верю в ваших богов ибогинь и всегда буду верить.

Я вышел из дома, но далеко не ушел, остановился у церкви.Меня до того переполняла страсть, желание сделать его таким же, как я, поверитьему все Темные тайны Крови, что я с трудом перевел дух, не замечая города, нечувствуя воздуха в легких.

Я мечтал о нем. Мечтал о его таланте. Мне грезилось, что мывдвоем с Сандро живем в огромном палаццо, где рождаются картины, приправленныемагией Крови.

Причащение Кровью...

В конце концов, думал я, разве он не губит свой талант,обращаясь к Тьме? Как можно объяснить переход от чудесных богинь к поэме подназванием «Ад»? Неужели Кровь не вернет ему небесные видения?

Но мечтам суждено оставаться мечтами. Я понимал это еще дотого, как увидел его жестокие муки. Понимал до того, как вошел в его дом.

Мне требовалась жертва – и не одна, а много. И я начал безжалостнуюохоту, убивая обреченных на улицах Флоренции, пока не мог больше выпить никапли.

Наконец примерно за час до рассвета я уселся на ступенькахцеркви, стоявшей на маленькой площади. Наверное, меня можно было принять занищего, если нищие наряжаются в малиновые плащи.

Два молодых вампира, что преследовали меня, робкоприблизились.

Я устал и не был настроен проявлять терпение.

– Убирайтесь, – пробормотал я. – Иначе убью обоих.

Молодой мужчина и молодая женщина, получившие Кровь врасцвете юности, задрожали, но не отступили. Потом мужчина все-таки заговорил,трепеща, но проявляя несомненное мужество.

– Не тронь Боттичелли! – заявил он. – Не тронь!Пожалуйста! Забирай себе отбросы, но только не Боттичелли! Не Боттичелли!

Я рассмеялся, грустно и тихо. Запрокинув голову, я смеялся,смеялся и смеялся... И никак не мог остановиться.

– Не трону, – ответил я наконец. – Я люблю его неменьше вашего. Теперь убирайтесь. Или эта ночь станет последней для вас обоих.Убирайтесь!

Возвратившись в горное святилище, я долго оплакивалБоттичелли.

Я закрыл глаза и оказался в саду, где Флора разбрасываланежные розы по ковру из травы и цветов. Я протянул руку и дотронулся до волосодной из юных Граций.

– Пандора, – шептал я, – Пандора, это наш сад. Онитакие же красивые, как ты.

На протяжении нескольких недель я наполнял святилище вАльпах новыми богатыми приобретениями. Я закупил золотые лампы и кадильницы. Нарынках Венеции разыскал изысканные ковры и золотистые китайские шелка. У белошвеекФлоренции заказал новые одежды для Священных Прародителей и аккуратно переоделбожественную чету, уничтожив обноски, которые давным-давно следовало сжечь.

Все это время я успокаивающим тоном рассказывал им очудесах, что открыл мне изменившийся мир.

Я положил перед ними великолепные печатные книги, описавгениальное изобретение – станок, с помощью которого их изготовили. Я повесилнад входом в святилище новый фламандский гобелен, также купленный во Флоренции,и описал им его во всех подробностях, чтобы при желании они взглянули на негоневидящими глазами.

Потом я отправился во Флоренцию и, собрав все пигменты,масла и прочие материалы, какими снабдил меня слуга, перенес их в святилище иприступил к росписи стен в новом стиле.

Я более не стремился подражать Боттичелли. Но я вернулся ксвоему излюбленному мотиву сада и вскоре рисовал собственную Венеру,собственных Граций, собственную Флору, вводя в картину все детали жизни,которые способен подметить только вампир.

Там, где Боттичелли рисовал темную траву с разнообразнымицветами, я изображал сокрытых под зеленым ковром мельчайших насекомых, а такжесамых ярких и прекрасных из земных созданий – бабочек и многоцветных мошек. Мойстиль отличался пугающе пристальным вниманием к деталям, и вскоре Мать с Отцомокружал пьянящий волшебный лес, благодаря яичной темпере обретавший блеск,которого прежде мне добиться не удавалось.

Всматриваясь в свое творение, я ощущал небольшоеголовокружение, вспоминая сад Боттичелли, а также сад, привидевшийся мне вДревнем Риме – тот, что я любил рисовать, – и вскоре мне пришлосьвстряхнуться и собраться с мыслями, чтобы понять, где я на самом деле нахожусь.

Священные Прародители оставались неподвижными и абсолютноотстраненными. Их кожа стала белоснежной – время стерло все следы ВеликогоОгня.

Они так давно не подавали признаков жизни, что язасомневался в верности своих воспоминаний: уж не вообразил ли яжертвоприношение Эвдоксии? Но мысленно я уже строил планы, как вырваться изсвятилища на достаточно долгий срок.

Моим последним даром Священным Прародителям – к тому моментуросписи были завершены, а Акашу с Энкилом украшали новые драгоценности – сталдлинный ряд восковых свечей, зажженных одновременно силой моего разума.

Конечно, я не заметил и проблеска интереса в глазах царя ицарицы. Тем не менее это подношение доставило мне самому большое удовольствие,и я провел с ними последние часы при догорающих свечах, тихо перечисляя всечудеса Флоренции и Венеции – городов, которые я успел полюбить.

Я поклялся зажигать сотню свечей при каждом своем визите.Такое доказательство своей неувядающей любви я придумал.