– Нет, Отто, чтобы спуститься здесь, надо быть полным идиотом, быстрее умереть разорванным берёзами, чем валяться с переломанным хребтом на дне оврага и ждать, когда тебя растерзают волки или мучительно долго будут жрать лесные муравьи. Пошли, а то мы тут на гребне слишком хорошие мишени для того проклятого лучника, лучше осмотрим кусты… Точно, вон и остатки ремня, которым я скрутил пленнику руки, значит, туда побежали, хотя вряд ли они где-то отсиживаются, скорее уже далеко, страх заставляет бежать быстрее ветра…

Только когда голоса и шаги наверху стихли, до Рарога дошло, что мужи говорили на франкском.

Зеленоглазая спасительница снова повела его по дну оврага, ступая так осторожно, что под её ногой ни разу не хрустнула сухая ветка. «Вот у кого моим изведывателям учиться по лесу ходить», – подумал князь, любуясь ладным телом и мягкими движениями Ефанды. Чем дальше они шли, тем сильнее становилась некая невидимая, но прочная связь то ли двух тел, то ли двух душ, а скорее, того и другого вместе. Совсем неожиданно они вышли на небольшой зелёный островок, который изумрудно-солнечным лоскутком лежал среди густых зарослей и высоких деревьев. Стены оврага здесь были почти отвесными, а каменистый островок, занесённый илом, чуть возвышался над мрачными сырым дном. Далее овраг снова сужался и становился ещё угрюмее, дыша вечной сыростью.

Рарог с Ефандой взошли на островок и упали без сил на тёплую нагретую солнцем траву. Ворожея, отдавшая все силы спасению любимого человека, оказавшись, наконец, в безопасности, почувствовала, что мир поплыл куда-то вниз и в сторону, и она проваливается в мягкую пустоту. Рарог тоже лежал недвижно, он смертельно устал. Глаза были закрыты, но связь, возникшая меж ними во время бегства, а может и ранее, ещё тогда, при первой встрече, – эта связь стала настолько прочной и осязаемой, что даже с закрытыми очами он ясно ощущал её.

– Скажи, Ефанда, кто ты теперь мне? Когда воин спасает воина, они становятся побратимами, а мы? – Девушка молчала. Рарог медленно приподнялся на локтях и, придвинувшись, бережно провёл крепкой дланью по белым волосам. Потом так же нежно прикоснулся своими распухшими устами к её устам. Ефанда чуть заметно вздрогнула и медленно открыла свои изумрудные очи.

– Ты жив, сокол мой! – молвила она и прижалась щекой к его сильной груди. Они надолго замерли так, не говоря друг другу ни слова, купаясь в благостном потоке счастливого единения.

– Чудно, право, колдунья моя, – тихо проговорил Рарог, теснее привлекая девушку, – у меня ещё никогда в жизни не было ничего подобного. Я ощущаю нас двоих, как одно целое. Может, я затем и попал в эту вражью ловушку, а ты вырвала меня из цепких объятий самой Мары, чтобы мы, наконец, оказались вместе? Быть с тобой рядом, просто касаться тебя… во мне живёт какая-то необычайная радость и счастье…

– Нам нужно идти, – со вздохом молвила спасительница, заставляя себя оторваться от Рарога и встать. – Только давай я тебе вначале раны травой умащу, вот порезник растёт, быстро всё заживляет, – ворожея камешками раздавила траву и заботливо и осторожно смазала её соком израненный лик спасённого.

– Одно плохо, – с тяжким вздохом молвил Рарог, – меч мой у них остался…

– Постой, – вдруг остановилась девица, – а как ты попал сюда, да ещё один, без охраны?

– Так ты же меня позвала, на бересте написала, что ждёшь на своей заимке, и ещё написала, чтобы я приехал один, потому что очень соскучилась. Да я наизусть запомнил, хоть береста вместе с поясом осталась: «Милый, приезжай один, жду тебя на заимке. Твоя Лада». Бересту эту мне малец какой-то сунул, когда я в Ладоге новые лодьи оглядывал.

– Да не писала я ничего! – воскликнула горячо девица. Потом тихо промолвила: – Это Велина. Я как раз охотнику нашему Шмелю рану в последний раз перевязала, говорю, всё, теперь само заживёт. Едва он на тропе скрылся, как мне отчего-то тревога в душу закралась, и чем дальше, тем больше, жжёт просто. Я в воду заговорённую посмотрела, и вовсе едва чувств не лишилась. Увидела, как волокут тебя связанного и бьют, а рядом берёза согнута и к поваленному древу за вершину привязана. Место то я сразу признала. Рванулась, будто ветром понесло, мимо идущего по тропе Шмеля вихрем пролетела, он даже слова молвить не успел.

– Так это его стрелы двух изведывателей вражеских уложили? – спросил Рарог.

– Его, они с пометкой, как и у всякого охотника, чтоб не было сомнения, чья добыча, – молвила уже спокойно юная спасительница, вновь пробираясь впереди сквозь густую поросль.

– Куда мы идём, к тебе домой?

– А мы и так у меня дома, – устало улыбнулась девица, – я хочу показать тебе одно место…

Князь взял её за руку, и они вскарабкались по крутому склону, цепляясь за выступающие камни и коренья, а после шли по лесу какими-то звериными тропами. Наконец, уже под вечер, голодные, уставшие, в пыли и лесной паутине, они вышли к девственному лесному озеру.

– Чудо-то какое! – невольно вырвалось у Рарога. Он стоял, ошеломлённый нежданной красой. Небольшая округлая чаша озера, чистые нехоженые берега с душистыми травами и цветами, чуть поодаль густые ели, будто добрые крепкие воины, охраняющие покой. А напротив, на другой стороне озерца, светлая рощица берёзок, словно стайка смешливых девиц с тонкими станами выбежала к берегу порезвиться. Солнце ещё некоторое время цеплялось за вершины строгих елей, тоже любуясь лесным чудом, но, не в силах больше удерживаться, тихо сползало вниз. Провожая его взором, Рарог вдруг обнаружил совсем рядом, между берёзами и елями, крохотную избушку, так ловко упрятанную в зелени, что и не разглядишь.

– Ты здесь живёшь? – восхищённо спросил князь.

– Это моя девичья светёлка, – улыбнулась ворожея.

– Тогда приглашай, хозяйка, – склонил голову в учтивом поклоне воин.

– Как же, приглашай, – рассмеялась Ефанда, – погляди-ка на нас, в болотной грязи да паутине, пыли и трухе лесной, куда ж такими-то в светёлку?

– Ой, прости, ты права, хозяюшка, вначале Купалу уважить надобно, – смутился Рарог.

– То-то, – с нарочитой строгостью погрозила пальчиком девица, – сюда!

Они подошли к берегу в том месте, где к воде обозначилась едва заметная тропка. Князь на миг задумался, может для начала проплыть туда-сюда в одежде, пускай прополощется, а уж затем раздеться…

– Э нет, – будто услышав его мысли, покачала головой девица, – это озеро не простое, в нём в одежде нельзя, тем паче грязной, Водяника обидишь!

С этими словами Ефанда стала разоблачаться. Вначале расстегнула и положила на корягу свой узкий пояс с ножом. Рарог следом одним привычным движением стянул с себя рубаху. Горячая волна, снова как тогда в овраге, ударила изнутри, во рту мигом пересохло, сердце заколотилось.

Ефанда присела на корягу и стала такими же плавными движениями расстёгивать ремешки своих расшитых козьих черевичек, изогнув стан так изящно, что князь не мог оторвать от него восхищённых очей.

Рарог стянул свои сапоги, не чувствуя и не ощущая собственного тела. Сердце буйствовало в висках, в голове шумело, всё вокруг померкло и исчезло кроме Неё.