Едва скакавший последним Скоморох осадил коня, чтобы определить, кому из сотоварищей нужна его помощь, как Хабук ужом соскользнул с конского крупа, прокатился по земле, как его учил Мишата, и тут же вскочил на ноги, уже держа перед собой заряженный лук. Он увидел, как нырнул под брюхо коня воеводы ловкий коренастый муж, как вылетел всадник из седла, и конь, рванувшись в сторону, закрыл ловкого врага от вепса. Другой вражеский воин вскинул такую штуку, которую Молчун назвал вчера незнакомым словом «арбалет», целясь в устремившегося к нему Скомороха. Хабук выстрелил в этого воина и с удивлением увидел, как его стрела пронзила арбалетчика насквозь, хотя мечник успел заметить под распахнутым плащом врага блестящую кольчужную рубаху. Мишата скрестил клинок с таким же крепким, как и он сам, вражеским воином. Молчун поспешил на помощь Айеру, на которого навалился широкоплечий сакс.

В пылу схватки воевода не заметил, куда делся тот ловкач, потому что озаботился другим противником, который, взметнув клинок, ринулся на упавшего воеводу, но на помощь начальнику вдруг пришёл… Хабук, который бросился здоровенному разъярённому саксу в ноги. Папский изведыватель рухнул на траву всем своим могучим телом рядом с воеводой. Ольг тут же оказался на спине упавшего, рванул его за длинные волосы и придавил горло рукоятью меча.

– Где Рарог? Где князь, отвечай! – рычал воевода, – реки, не то задушу!

– Hexe, blondenhaarige Hexse! – прохрипел поверженный.

– Осмотреть всё вокруг, ещё могут хорониться в кустах или за деревьями, – велел изведывателям воевода. Он передал раненого пленника, который натужно кашлял, подошедшим Айеру и Мишате и обессиленно откинулся на ствол дерева. Да, он действительно опоздал, но она, «беловолосая колдунья», как назвал Ефанду вражеский изведыватель, она опередила его и спасла Рарога в самый последний миг. «Эх, сестрица, ты опять меня проучила, вот тебе и младшенькая».

– Спасибо тебе, сестрёнка! – прошептал одними губами Ольг.

– Воевода, тут бабу молодую нашли, в кустах хоронилась, – сообщил посыльный воин.

– Пусть ко мне подойдёт, Ефанда, я здесь! – громко позвал воевода и тут же смолк от удивления: вместо сестры воин подвёл упиравшуюся Велину.

– Велина, тебя каким ветром сюда занесло?

– Я здесь, чтобы исполнить свой приговор, казнить самозванца, да вот твоя сестра-колдунья помешала, – со злобным вызовом проговорила Велина. Наступила минута тяжкого молчания. Ольг кивком отпустил воина. Оглядевшись по сторонам, где одни изведыватели старательно осматривали окрестные кусты и лощинки, а другие перевязывали раны, полученные в схватке, Велина подошла ближе к Ольгу.

– Любый, я знаю, что сам ты не мог этого сделать, вот я и решила порадеть за нас обоих, – горячо зашептала пленница. Она ещё раз оглянулась вокруг и продолжила: – Да старалась-то я не для себя, ты мудрый и сильный, ты должен быть князем!

– Что ж ты, Велина, за меня всё решила, – горько прошептал воевода, – какой же я после того князь или воевода, коли за меня жена решает? – Он оглядел её всю, будто видел в первый и последний раз. – Никогда мы с тобою друг дружку не уразумеем. Тебе власть да богатства главное, а мне честь родовая. Тебе твой бог всё простит, коль покаешься, а мне предки ни малодушия, ни предательства вовек не забудут. И я не должен прощать тех, кто Ряд и Устой нарушил, даже если любил их всем сердцем и всей душой… – Он сказал это так, что Велина поняла: ничего более меж ними не будет, только боль саднящей занозой останется в каждом порознь, и как справиться с этим, каждый решит тоже сам.

– Ну что ж, воевода, – блеснув очами, глухо отозвалась вдова, – карай меня, можешь убить, только и я за мужа мстила по закону нашему, а ты… ты… Ненавижу! – в приступе нахлынувшей ярости она набросилась на Ольга и стала бить кулаками по закованной в броню груди. Стременной мигом оттащил ретивую вдову и для верности связал ей за спиной руки.

– Воевода, четверых мы порешили, двое были убиты до нас стрелами охотничьими, стрелок по всему из тех, что белку в глаз бьёт, одного ты пленил, ещё одного сыскали дальше по тропке, там, где обрывки верви протянутой были, чтоб, значит, коня на скаку с ног сбить. По следам видно, после падения свалка там была, одного князь лишил живота. Всего, выходит, восемь, да она ещё, – кивнул Мишата на Велину. – Коня вот нашли, кажись, княжеский, погляди!

Ольг лишь мельком взглянул на коня.

– Да, это конь нашего князя. По-моему, их не восемь было, а девять, один ловкий такой, коренастый, что меня из седла выкинул, нет его среди убитых, – молвил воевода, обходя поляну и оглядывая тела врагов. – Ага, вот и меч княжеский, – Ольг поднял меч, лежащий вместе с поясом подле одного из поверженных врагов.

– Так теперь надо князя искать! – встревоженно молвил Мишата.

– Не надо, он под надёжной защитой. Коня его оставьте, и меч тоже. Берите пленного и её, – Ольг кивнул в сторону Велины, – и отправляйтесь в Ладогу. Держите под охраной до нашего возвращения. А до того проверяйте усердно всех подозрительных, один ведь беглец ушёл! Скоморох, Айер! – окликнул он, – разыщите телегу в ближайшем селении, отвезёте поверженных врагов в Ладогу, поспрошайте, может, признает кто, потом схороните. Пастора немецкого задержите, все немцы и саксы тут друг с другом связаны, да и вопросов к нему уже порядочно набралось.

Воевода взял за узды обоих коней и, не оглядываясь, пошёл в сторону семейной заимки.

* * *

Отто выбрался из зловонной зелени маленького болотца, куда он улетел от удара конского крупа и где, полностью погрузившись в затхлую воду, сидел не шелохнувшись, засунув голову под корягу и выставив только глаза и нос.

«Этот воевода – он сущий дьявол, не намного лучше своей проклятой колдуньи-сестрицы. Он точно заставит Велину рассказать и обо мне, и о пасторе, надо срочно предупредить святейшего», – думал про себя Отто, крадучись и постоянно оглядываясь, перебегая к звенящему в двадцати шагах ручью.

Холодная вода, которой он на ходу омыл глаза от попавшей туда болотной жижи, несколько вернула бодрость и ясность мысли. Промыть бы хоть немного одежду от липкой болотной грязи, но не до того. Нужно спешить, очень, очень спешить, награда тому, кто опередит в этой гонке – жизнь!

Ефанда спасает Рарога. «Как ты оказался здесь?» Колдовское озеро. Лунная богиня. «Когда любишь, Явь становится послушной». «Дар остаётся, когда на двоих одна душа».

– Сюда, – шепнула ворожея, увлекая Рарога за собою в густой кустарник. Мгновение – и зелёная стена скрыла обоих.

Ефанда увлекла Рарога в густые заросли орешника, потом резко потянула в сторону. Стрелы, пронзив кусты, пролетели мимо. Они выбежали к краю небольшой лощины, промчались вдоль неё на одном дыхании, и чародея, полоснув своим острым ножом по сыромятному ремню, что связывал руки князя, снова потянула его за собой, перед этим подобрав остатки ремня и швырнув их в сторону кустов, куда поворачивала тропка. Сама же, схватив Рарога за руку, повлекла за собой по крутому склону на дно лощины. Оказавшись в самом низу, Рарог на миг взглянул вверх, дивясь, как же они вот так легко, будто на крыльях, спустились сюда, не сломав себе шеи. И хотя перед ними стояла дремучая стена зарослей, пышно разросшихся на влажном дне, девица снова потянула его за собой. Змеёй струилось её гибкое тело меж кустов и корней деревьев, чьи стволы уходили вверх, скрывая всё внизу зелёными шапками. У князя при всей его воинской ловкости не получалось столь легко проскользнуть через небольшие просветы в зарослях. Тогда спасительница, молча и терпеливо, высвобождала его из цепких объятий колючих ветвей. Вот они оказались в окружении мощных корней, подмытых вешними водами. Тяжело дыша, Рарог хотел сказать что-то, но девица, настороженно прислушиваясь к окружающим звукам, приложила палец к устам, заставляя молчать. Он тоже прислушался, но ничего не услышал. Хотел сказать, что всё спокойно, но её небольшая длань тут же предостерегающе прикрыла его рот. Прикосновение к разбитым в кровь устам её горячей ладошки взволновало Рарога, кажется, более чем недавняя угроза жестокой казни. Дыхание перехватило, сердце затрепетало, жар заполонил изнутри всё существо, на какое-то время он перестал слышать и даже видеть, перед очами заплясали цветные пятна, – нежданная волна блаженства породила миг краткого забытья. Затем, как сквозь некую преграду, он услышал чью-то глухую речь. Два мужских голоса спорили о том, можно ли спуститься вниз, не сломав себе чего-нибудь.