Виктор почти вышвырнул его в проем между партами. А Амир так и остаётся с открытым ртом. Как язык только в полете не прикусил?

— Ты ещё пожалеешь! — Бросил Амир, глядя только на Машу.

И получил кулаком в живот.

Виктор не церемонится с теми, кто беспокоит его Марию. Одной её просьбы достаточно, чтобы увидеть силу и мощь Молота. Мы все это знаем, поэтому никто Маше даже слово не говорит, никто косо на неё не смотрит и уж точно не перечит. Но сама она этим не злоупотребляет, поэтому и дружим мы с ней тайно.

Маша обернулась на меня, подмигнула. И, достав из сумочки влажные салфетки, стала демонстративно вытирать всё, чего касался новенький.

Амир смотрел на нас, но больше на рожон не лез. Наверное, оценивал и присматривался, но я не уверена, ведь кроме Виктора в классе оставались и другие парни. За своего они горой. Даже за Эндшпиля, что уж говорить про Молота.

Такая реальность, изверг. Ты можешь быть всем в старой школе, но лицей — новая Галактика, со своими звездами, планетами и черными дырами.

Я привыкала и вливалась, и тебе придётся попотеть!

Вздохнула с облегчением. Впервые за всё это время Маша вступилась за меня. Вообще кто-нибудь здесь за меня вступился. Пусть не открыто. Но щит мне одолжили.

Да ещё какой! Непобедимого Молота!

Когда отошла от бурных эмоций, почувствовала на себе взгляд.

Ну что опять?!

Сосед мой объявился, не иначе. А я его целую перемену не видела. Или не замечала, не знаю. Столько всего свалилось, не умею я сразу все свои фланги защищать!

Но больше в этот школьный день ничего сверхъестественного не произошло. Поэтому к психологу я пришла не совсем как выжатый лимон. Силы на разговор ещё оставались.

К психологу меня, как и обычно, подвез наш водитель. Консультации чаще всего назначаются после занятий, поэтому возиться со мной никто из родителей точно не будет.

У мамы свой бизнес. Ещё до брака с отчимом она основала маленький центр медицинской помощи. Со временем он разросся, теперь моя мама — владелица сети частных клиник по всему городу. А клиник этих целых четыре.

Как я ею горжусь, не передать словами.

Нет, приложу все усилия, чтобы вновь её не расстраивать. Переживу, перемелю, передышу, но новых страданий в дом не занесу!

Водитель забирает сначала меня, потом Олю. У неё куча дополнительных факультативов, которые она любит и без которых жить не может. Но, мне кажется, она просто избегает дом, ей не хочется возвращаться домой.

Тем более со мной.

А мне спокойнее с водителем, я сажусь всегда рядом на пассажирское кресло, и мы разговариваем.

Может, по уставу ему и не положено. Но Марсель Павлович — добродушный и открытий человек. Он не робот.

Я столько всего нового от него узнаю. А он слушает меня порой даже внимательнее, чем психолог. Всегда интересуется, как прошёл мой день. Именно он помогает мне прикрывать все «проверки» Эндшпиля. Сердится на "дуботола", но помогает ликвидировать улики.

И юбку у Маши забрал, и к знакомой-парикмахеру отвёз. Даже мулине разных цветов мне нашёл, чтобы я смогла сумочку свою, ту самую, золотую, подлатать.

Только с окулистом ему помочь не удалось, но это серьезнее. Оно и понятно! Но и тогда всё обошлось, мама не заподозрила неладное. Во всяком случае, я в это очень верю.

А вообще у меня со всеми помощниками семьи хорошие отношения.

Не знаю, как так сложилось. Они все работают у отчима не первый год, знают, что и как я напортачила четыре года назад, но никто из них не стал смотреть на меня косо.

И я им очень за это благодарна. Психолог однажды обмолвилась, что есть люди, которые доверяют себе и своей душе, и если их душа однажды потянулась к моей, то они не станут верить даже самым правдивым россказням.

Это, конечно, далеко от науки и вообще сказка. Но запомнилось очень хорошо, и греет мне сердце, когда на душе скребут кошки.

Когда мы уже подъезжали к нужному строению, я вспомнила один из самых неприятных моментов своего шестого класса.

Тогда родители действительно запретили мне общаться с Амиром, я сама не знала, как смотреть ему в глаза, поэтому запрет был мне только на руку.

Он прорывался к нам, тогда не было ещё ни этого коттеджного посёлка, ни его охранников.

Когда отчим уже потерял терпение, жестко спустил его с лестницы, и я слышала, как Амир напоследок крикнул мне:

— Я запомню это, Бжижик! Я вернусь.

Это было странно слышать от шестиклассника, пацана тринадцати лет. Но тогда это отпечаталось у меня каким-то клеймом, засело в голове навсегда.

И сегодня опять проявилось, потому что Амир сам хочет стать моим кошмаром — воплощением прошлого.

Зачем он ворошит? Зачем хочет заживо сжечь меня?

У него и его семьи же всё хорошо?

С такими неуютными мыслями, которые ранили меня, как тысячу иголок, я вошла в кабинет к психологу. И замерла.

Чёрт побери, я же так и не подняла ту книжку с ТОЙ фотографией! Где они, кто их забрал? Как я могла поступить так безалаберно и неосмотрительно.

Я чувствую, как подступает паническая атака. И не могу её остановить.

Замечаю движение слева, и мне навстречу спешит маленькая миловидная женщина. Она помогает справиться с агонией, успокаивает так, как умеет только она.

И уже через пятнадцать минут я более-менее прихожу в себя. Рассказываю всё, что меня «довело». Почти всё… Не знаю, почему, но про признание Эндшпиля молчу.

Я должна сама разобраться. Сама найти, как ему ответить и дать отпор. Психолог — мой помощник, она вывела меня из патового состояния, преддепрессионного. Но сейчас я хочу справиться сама.

Наша консультация, как и обычно, длится примерно полтора часа. Я успокаиваюсь, сердцебиение приходит в норму, в голове светлеет. И даже надежда просыпается. На счастливое будущее!

Выхожу из здания и сталкиваюсь с кем-то. Извиняюсь на ходу, даже не глядя. Я же натолкнулась, мне не сложно.

Но меня хватают за рукав, резко разворачивают. И я лицом к лицу встречаюсь с Дэном.

— Что ты здесь делаешь? — Со злым недоумением спрашивает одноклассник.

Я не знаю, что ответить. Мы же не в супермаркете или в зоомагазине каком встретились. Зачем люди ходят к психологу?

Молчу. И отвожу взгляд, не желая больше видеть эти глаза, полыхающие яростью. Чёрные, как самая жуткая и страшная ночь.

— Из-за меня? — Опять вопрос.

Только он меня уже удивляет. Я невольно опять смотрю на Эндшпиля. Он, правда, думает, что и-за него?

Но ответить что-либо не успеваю.