Двум первым правителям не удалось справиться со стоявшей перед ними задачей, но в 1917 году вожди клана избрали своим главой человека по имени Миангул Абдул Вадуд, более известного как Бадшах Сахиб. Несмотря на то что он был совершенно неграмотным, он сумел установить в долине мир. Забрать у пуштуна винтовку – все равно что забрать у него душу, и, понимая это, Бадшах Сахиб не стал разоружать кланы. Вместо этого он создал регулярную армию и построил в горах форты. В 1926 году англичане признали его главой государства, и с тех пор он официально считался нашим вали. В период его правления в долине была налажена телефонная связь и построена первая школа. С веш – системой перераспределения земель – было покончено, так как постоянное перемещение имело слишком много негативных сторон: люди не могли продавать и покупать землю, у них не было стимула строить хорошие дома и разбивать фруктовые сады.

В 1949 году, два года спустя после создания Пакистана, Бадшах Сахиб сложил с себя все полномочия, передав их своему сыну, которого звали Миангул Абдул Хан Джеханзеб. Мой отец часто повторяет: «Бадшах Сахиб принес нам мир, а его сын – процветание». Правление Джеханзеба считается золотым периодом нашей истории. Он учился в британской школе в Пешаваре. Быть может, потому, что отец его был неграмотным, он очень заботился о народном образовании и построил множество школ, а также больниц и дорог. В 1950-х годах он положил конец системе арендных выплат ханам. Но свобода слова оставалась для нашей долины неведомым понятием. Всякий дерзнувший выразить недовольство действиями вали изгонялся из Свата прочь. В 1969 году, когда родился мой отец, вали отказался от власти, и наша долина стала частью Северо-Западной Пограничной Провинции Пакистана, которая через несколько лет получила название Хайбер-Пахтунхва.

Итак, я с рождения была дочерью Пакистана и гордилась своей страной, хотя прежде всего считала себя жительницей долины Сват и никогда не забывала о своей принадлежности к народу пуштунов.

На нашей улице жила семья, где была девочка моего возраста по имени Сафина и два мальчика, Бабар и Базит, ровесники моих братьев. Мы вместе играли в крикет на улице или на крыше. Но я знала: когда мы с Сафиной станем старше, нас, как и всех прочих девочек, обрекут на затворничество. Предполагается, что наша обязанность – убирать дом, готовить пищу и служить своим отцам и братьям. Мальчики и мужчины имеют право свободно разгуливать по городу, а женщины могут выйти со двора лишь в сопровождении родственника мужского пола, пусть даже пятилетнего мальчугана. Такова традиция.

Я очень рано поняла, что не хочу следовать этой традиции. Отец часто повторял:

– Малала будет свободна, как птица.

Я мечтала, как, подобно Александру Македонскому, поднимусь на вершину горы Элум и коснусь Юпитера. Наблюдая, как мои братья носятся по крыше и запускают воздушных змеев, умело дергая их за леску и заставляя их то взмывать в небеса, то опускаться ниже, я размышляла о том, может ли девочка стать свободной.

Я всегда знала, что у отца имеются проблемы с речью. Иногда слова застревали у него внутри, и он начинал заикаться, подобно испорченной пластинке, несколько раз повторяя один и тот же слог. Мы все терпеливо ждали, когда же он сумеет произнести слово до конца. Отец говорил, что в горле у него словно вырастает стена. Звуки «м», «п» и «к» были его злейшими врагами. Я иногда шутила, что отец зовет меня джани главным образом потому, что это слово ему легче произнести, чем мое имя Малала. Заикание – серьезная неприятность для всякого человека, в особенности для того, кто любит говорить и читать стихи. У моего отца этот дефект был наследственным – несколько его родственников страдали от заикания. К тому же, когда отец был маленьким, его отец, мой дедушка, значительно усугубил проблему, грозно возвышая голос всякий раз, когда сын начинал спотыкаться посреди слова.

– Сплюнь дрянь, которая у тебя во рту! – кричал он, и сын в результате застревал на полуслове намертво.

Моего дедушку с отцовской стороны звали Рохул Амин, что означает «честный дух». К тому же это священное имя архангела Гавриила. Дедушка так гордился своим именем, что, представляясь людям, всегда читал знаменитую суру, где это имя упоминалось. Он отличался вспыльчивым и нетерпеливым нравом и приходил в ярость из-за малейшей ерунды, например из-за разбитой чашки или забредшей в огород курицы. Лицо его наливалось кровью, и он начинал швырять на пол все, что попадалось под руку. Бабушку я не застала в живых, но отец вспоминал, как она иногда подшучивала над дедушкой.

– За то, что мы видим тебя только хмурым и сердитым, пусть Аллах после моей смерти пошлет тебе жену, которая не умеет улыбаться, – говорила она.

Заикание сына так тревожило бабушку, что, когда он был еще маленьким мальчиком, она повела его к некоему человеку, известному своей святой жизнью и способностью исцелять недуги. Сначала им пришлось долго ехать на автобусе, потом целый час подниматься пешком на холм, где жил целитель. Хорошо, что с ними был племянник бабушки, Фазли Хаким, который нес ребенка на плечах. Целителя звали Левано Пир, что означает «святой безумцев», потому что он помог многим лунатикам. Увидев отца, он первым делом приказал ему открыть рот и плюнул туда. Потом взял в рот комок гур, черной патоки, сделанной из сахарного тростника, обильно смочил собственной слюной и отдал бабушке, приказав каждый день отламывать по кусочку и давать сыну. Увы, лечение не помогло. Пожалуй, отец стал заикаться еще сильнее, по крайней мере, так считали некоторые родственники. Когда отцу было тринадцать лет, он сообщил моему дедушке, что собирается участвовать в публичном состязании ораторов. Дедушка был поражен.

– Где уж тебе, заике, выступать на публике! – рассмеялся он. – Тебе требуется не меньше двух минут, чтобы просто поздороваться с человеком.

– Не волнуйся, – ответил отец. – Напиши речь, а я ее произнесу!

Дедушка был известен своим красноречием. Он преподавал богословие в государственной школе, расположенной в деревне Шахпур. К тому же он служил имамом в местной мечети. Когда он говорил, люди слушали как завороженные. Его проповеди по пятницам производили на молящихся такое сильное впечатление, что жители горных деревень специально приезжали на осликах или приходили пешком, чтобы послушать дедушку.

Отец мой происходит из большой семьи. Правда, брат у него всего один, зато сестер пятеро. Мой дядя Саид Рамзан намного старше отца, я зову его хан дада. Баркана, деревня, где они жили, была очень маленькой и бедной. Семья ютилась в ветхом одноэтажном доме с глиняной крышей, которая во время дождя сильно протекала. Как в большинстве семей, мальчики ходили в школу, а девочки сидели дома.

– Все, что оставалось моим сестрам, – ждать, когда их выдадут замуж, – вспоминал отец.

Помимо школы, сестры отца были лишены и других благ и преимуществ, предназначенных исключительно для сыновей. По утрам мальчики пили сливки или молоко, а девочки – пустой чай. Яйца тоже доставались только мальчикам. Если к обеду готовили курицу, девочки обсасывали крылышки и шейку, а мой отец, дядя и дедушка лакомились грудкой.