Она делает глубокий вдох и с улыбкой выдыхает.

— Ммм… приятно знать. Может, возьмешь гитару и сыграешь мне?

— Я собираюсь заползти к тебе в постель. — Я откидываю одеяла.

Мы лежим рядом друг с другом, обнявшись, как единое целое, а не два человека. Она теплая, ее грудь вздымается и опускается в такт моей.

— Зак?

— Хм? — Прижимаюсь губами к ее голове.

— Помнишь, ты всегда говоришь, что я слишком великодушная?

— Ага.

— Когда я умру… — Она говорит это так прозаично, но у меня такое чувство, будто из комнаты выкачали весь кислород. — Сделай что-нибудь необычное для кого-то? Кому это будет нужно? Сделав это, ты подумаешь обо мне?

Я не хочу говорить об этом.

— Потому что я не хочу, чтобы ты когда-либо сомневался в жизни или своей цели в ней после того, как меня не станет. Так что играй по-крупному. Меняй жизни. Сделай это своей целью.

— А как я узнаю, что делать?

Она пожимает плечами, опуская мои руки себе на талию. Я чувствую выпирающие кости, покрытые истонченной кожей, прикидывая, сколько ее я уже потерял.

— Ты узнаешь. Почувствуешь. Или увидишь знак.

Я улыбаюсь, несмотря на боль в груди, несмотря на ощущение, что она тает в моих руках, утекает, как песок в песочных часах. Еще секунда, время истечет, и я окажусь пустым и одиноким.

— Ты и твои знаки.

— Знаки повсюду. И дело не в том, что люди их не видят; они просто не хотят их признавать. Я согласилась на наше первое свидание, потому что в тот дождливый день, когда мы покидали терминал, ты держал свою куртку у меня над головой, чтобы я не промокла. В детстве мама мне говорила никогда не соглашаться на мужчину, который меньше, чем настоящий джентльмен.

Смеясь, снова целую ее в голову.

— Я просто пытался залезть к тебе в трусики.

Она смеется так сильно, что у меня на глаза наворачиваются слезы. Если я не буду слышать ее смеха, тогда мне не нужен слух.

Если не смогу держать ее в объятьях, тогда зачем мне руки?

Мысль о жизни без нее калечит так, что я даже не могу выразить словами. И поэтому она знает: когда ее не станет, я буду подвергать сомнению жизнь и все свое существование.

— Я нашла тебя, — шепчет она, словно слыша мои мысли. — Когда Тара умерла, я нашла тебя. И никто не мог сказать мне об этом до ее смерти. Мысль разделить свое сердце с другим таким образом была невообразимой. Но… я нашла тебя. Я столько уже раз повторяла тебе, что у человека не одна родственная душа.

Не-а. Я не верю в ее теорию родственных душ. Я не найду никого другого. Но, как и многие вещи, я не говорю ей об этом. Чувство того, что я вновь смогу найти любовь, успокаивает ее. И я предложу ей что угодно — скажу что угодно, — лишь бы облегчить ее мысли и дать ощущение покоя.

— Знаки повсюду. Менять жизни. Играть по-крупному. И снова найти любовь. Понял, — говорю я.

Если она поднимет голову, то увидит слезы, текущие по моему лицу. Надеюсь, она останется неподвижной и не почувствует, как от почти

Во вторник Сюзанна настаивает на душе, макияже и шелковом шарфе.

— Зачем так стараться ради девушки, которая убирает наш дом? — Я наклоняюсь и целую ее в шею, пока она смотрит на меня в зеркало.

Она наносит блеск для губ и еще раз смотрит на свое отражение, а я натягиваю футболку и взъерошиваю мокрые волосы.

— Ее зовут Эмерсин, а не девушка, и мне нравится с ней болтать. Ты знал, что у нее степень в области текстильного дизайна, но истинная ее любовь — фотография?

— Да, я читал ее резюме. Однако не знал, что она любит фотографировать. Не удивительно, что кто-то со степенью в области изящных искусств убирает дома. Бьюсь об заклад, уборка домов оплачивается лучше. — Я подмигиваю ее отражению.

Сюзанна бросает на меня свой лучший суровый взгляд, но знает, что я прав.

— И все же… мне не нравится пугать ее своим видом, будто ходячий мертвец, и я замечаю в ее глазах тревогу, когда неважно выгляжу. Она молода. Ей нужно сосредоточиться на жизни — стильной одежде, шикарных волосах и безграничных возможностях.

— В жизни есть нечто большее, чем волосы и одежда. Мнение твоей сестры тебя вовсе не волнует.

— Мишель побрила мне голову, а до этого держала мои спутанные волосы, когда меня рвало в те дни, когда ты работал. Полагаю, уже немного поздновато оберегать ее от моих худших моментов. Кроме того, моя сестра никуда не денется. А если я напугаю Эм, она может уволиться и найти работу, где ее не будет окружать смерть.

Звонок в дверь заставляет Сюзанну медленно подняться. С каждым днем она чуть слабее.

— Я открою, — говорю я.

— Я пойду с тобой.

Закатываю глаза, но все равно предлагаю ей руку. Она посылает мне воздушный поцелуй и берет под руку. Когда мы поворачиваем за угол, Сюзанна машет Эмерсин через стеклянную дверь.

— Посмотри на ее клетчатый комбинезон! Она просто сама милота.

Я снова закатываю глаза, хотя не могу не улыбнуться волнению жены. Думаю, в свои двадцать три она очень походила на Эмерсин.

— Доброе утро. Ты завтракала? — спрашивает Сюзанна, как только я открываю Эмерсин дверь.

— Хм… — Эмерсин прищуривается, отчего ее глаза превращаются в крошечные голубые щелочки. — Вроде как. А что?

Она проходит внутрь и снимает сандалии, поджимая пальцы ног с отслаивающимся розовым лаком. Не колеблясь, она направляется прямо в туалет, чтобы тщательно вымыть руки, как делала весь последний месяц, оставляя за собой аромат, который я не могу различить. Амаретто и, может быть, вишни, похоже на пирожное.

— Зак готовит яйца Бенедикт. Хочешь? — Жена следует за Эмерсин в туалет.

— Мне пора приступать к уборке. — Эмерсин вытирает руки и поворачивается к двери, к моей нетерпеливой жене, которая весьма неожиданным образом подружилась с нашей горничной.

— Тебе нет нужды пылесосить в гостевых спальнях, — отмахивается Сюзанна, будто мысль о том, что горничная делает то, за что мы ей платим, абсурдна.

Взгляд Эмерсин перескакивает на меня, маячащего позади Сюзанны. Девушка заправляет светлые волосы за уши, несколько прядей падают ей на лицо, когда она достает что-то из кармана.

Помада. Может блеск для губ. Как только она открывает его, я узнаю запах — вишня и амаретто.

Не знал, что этим