– Анита Куниг. Они с фрау Браун заведуют складом личных вещей и очень дружны. У нас, в Аушвице, быстро завязывается крепкая дружба. Понимаете, когда вдруг обнаруживаешь себя в anus mundi[4], жизненно необходимо как-то отвлечься, чтобы не утратить человеческий облик.

Anus mundi.

Тристан Фогт изящно дал ему понять, что мест хуже этого еще поискать. Гуго пристально посмотрел на офицера, в голове зароились вопросы, но лицо оберштурмфюрера вновь стало подчеркнуто бесстрастным, и он принялся вполголоса представлять остальных. При этом то один, то другой человек обращал на них взгляд, словно вдруг почувствовав, что говорят о нем.

Мужчина в штатском, сидевший справа от покойника, оказался доктором Карлом Клаубергом, бригаденфюрером и земляком Брауна. Низенький, редкие волосы, круглые очочки на крючковатом носу. Они вместе учились, один стал генетиком-педиатром, второй гинекологом.

– Браун был единственным другом Клауберга. – В шепоте Фогта сквозили нотки презрения. – Донельзя спесивый тип, половина персонала его не переваривает.

– И вы тоже, по-моему, – одними губами произнес Гуго.

Фогт протяжно вздохнул:

– Должен ли мне нравиться субъект, именующий досадным инцидентом убийство девушки, потому что она отказалась лечь с ним в постель?

– Понимаю. Как он попал в Аушвиц?

– После «инцидента» – объявился в Польше, по сути, удрал из Германии. Клауберг на короткой ноге с самим Гиммлером, и тот помог ему устроиться в наш лагерь.

Рядом с бригаденфюрером сидел ассистент покойного Осмунд Беккер: высокий, голубоглазый, со смоляными волосами. Молодой генетик, только-только получивший диплом. Он разбился в лепешку, чтобы из Гамбурга его направили в Аушвиц, так как считал, что именно тут ему откроется путь к блестящей карьере. И вновь Гуго подивился тому, что все эти люди рассматривают работу в концентрационном лагере как перспективу профессионального роста.

Беккер нервно озирался. Его взгляд метался от медсестер к Аните Куниг и обратно. Даже вдова не оставалась обделенной. Похоже, жизнь и красота занимали Осмунда больше, нежели мертвец. Что же, его сложно было в этом винить.

Поодаль от других сидели три женщины – по словам Фогта, медсестры, работавшие под началом Брауна.

Ближняя – Бетси Энгель, та самая, которая сообщила эсэсовцам о Берте Хоффмане. Небольшого росточка, с томными кукольными глазами, тщательно накрашенными губами, похожими на переспелые ягоды, что так и просятся в рот. На обтянутую халатом грудь спадали каштановые кудри. Похоже, все в ней призвано было притягивать взгляды и всеобщее внимание. Между прочим, единственным развлечением для офицеров в этом богом забытом месте был лагерный бордель, устроенный в блоке № 24.

– Мы называем его «кукольным домиком», – шепотом рассказывал Фогт. – Там есть настоящие красотки, но здесь, конечно, все глаза обращены на Бетси.

– А две другие?

Фогт указал взглядом на медсестру с кудрявыми, медно-рыжими стрижеными волосами:

– Адель Краузе из Ирзее, работала с Брауном еще до Аушвица.

Третьей была Бетания Ассулин. Еврейка. Она сидела, сложив руки на животе, на плече – нарукавная повязка. Медсестра подняла глаза, и Гуго приметил в мутных радужках проблеск страха. Волосы цвета воронова крыла окаймляли красивое бледное лицо. От самоуверенности Бетси и свежести Адель оно отличалось какой-то скрытой червоточиной. Были ли тому виной темные круги под глазами, болезненно заострившиеся скулы или затаенный ужас, но девушку словно поглощала некая тень. Вдруг она нагнулась и вытерла платком капельку крови, стекавшую по лодыжке.

– По-моему, ей нехорошо, – не сдержался Гуго.

– Это же еврейка, – коротко ответил Фогт; его глаза превратились в две узкие стальные прорези.

– Ну да. И этой еврейке явно нездоровится.

– Поверьте, – проникновенно сказал Фогт, – здесь ей лучше, чем в Биркенау. Думаю, вам пора представиться. Что скажете?

Оберштурмфюрер кивнул на людей, не сводивших с них глаз. Только Бетания Ассулин сидела потупившись.

– Здравствуйте, – произнес Гуго, сжимая в руках свою шляпу; чутье сыщика заставило его посмотреть на вдову. – Меня зовут Гуго Фишер. Полагаю, вы знаете, для чего я здесь.

– Я думала, что после церемонии смогу отправить гроб в Берлин. – В горестном голосе Брунгильды Браун отчетливо прозвучало негодование. – Вместо этого нам велели сидеть здесь и ждать вас.

– С отправкой придется повременить по меньшей мере сутки, – извиняющимся тоном сказал Гуго. – Я должен освидетельствовать тело. Мне говорили, у вас есть хороший патологоанатом?

– Да, мой еврей, – громко ответил Клауберг. – Или хоть еврей герра Менгеле. Одним словом, найдем.

– А без этого никак? – Вдова вскочила на ноги – в ее глазах плескалась ненависть, вся арийская красота испарилась, обратившись суровой ледяной маской, которую подчеркивала серая форма. – Мне даже не разрешили попрощаться с мужем дома, – бросила она презрительно. – И я не допущу, чтобы к нему прикасалась еврейская крыса!

– Брунгильда… – Анита Куниг мягко взяла ее за руку.

– Не трогай меня! – вырвалась та.

Гуго смущенно прокашлялся.

– Фрау Браун, я обязан выяснить, от чего именно умер ваш муж. Собственно, именно за этим меня и вызвали. Это моя работа. Обещаю закончить самое позднее завтра к вечеру, но обойтись без вскрытия никак нельзя. Может быть, удастся найти патологоанатома-немца, если вам так будет легче?

– А не получится! – Гнусавый хохот Клауберга заставил Гуго внутренне поморщиться. – Здесь все патологоанатомы – жиды.

– Я хочу немедленно поговорить с комендантом! – не унималась вдова.

Она дрожащими руками натянула кожаные перчатки и коснулась локтя Аниты, чтобы та шла за ней.

– Я не позволю еврею проводить вскрытие! Придется вам ограничиться простым осмотром тела. Он должен как можно скорее упокоиться в семейном склепе и получить все заслуженные почести!

– Я подожду вас снаружи, – сказал следователю Фогт и сделал знак присутствующим.

Один за другим все потянулись к выходу вслед за фрау Браун. Гуго остался один. Тут же наступила глубокая тишина. За что Гуго ценил мертвецов, так это за их замечательную способность хранить молчание, не жалуясь и не поднимая лишнего шума.

Отставив трость, он сел. И только тут заметил, что продолжает судорожно сжимать в руке шляпу. Какая-то фантасмагория. Перед ним на каталке лежал мужчина, умерший из-за того, что кусочек яблока застрял у него в трахее. На первый взгляд, тривиальный случай. Однако этот господин выбрал для смерти особенное место, где человеческие страдания вызывали к жизни призраков, а те в итоге утащили за собой и герра Брауна.

Гуго прыснул. Чертов Небе решил его проучить, не иначе. Гуго предпочел бы остаться в прокопченном Берлине с риском попасть под английскую бомбу, нежели угодить в anus mundi, как поименовал это место Фогт.

Вздохнув, он потер щеку. Отросшая щетина неприятно покалывала пальцы. После дня пути Гуго чувствовал себя грязным. Он расстегнул пальто, сунул нос под мышку,