– Думаю, знаешь, – возразил ван Олдин. – Когда зашелразговор о его подружках, Дерек заявил, что не возражает против твоих друзей.Кого он имел в виду?

– Не знаю, – повторила дочь.

Миллионер опустился на стул, сурово сжав губы.

– Слушай, Рут, я не собираюсь бросаться в омут с завязаннымиглазами. Я вовсе не уверен, что твой муженек не намеревается осложнить дело. Уменя имеются средства заткнуть ему рот, но я должен знать, есть линеобходимость их использовать. Кого он подразумевал под твоими друзьями?

Миссис Кеттеринг пожала плечами:

– У меня много друзей. Не знаю, кого из них он имел в виду.

– Знаешь, – уверенно повторил отец. Теперь он говорил сдочерью, как с конкурентом по бизнесу. – Выражусь яснее: кто этот мужчина?

– Какой мужчина?

– Тот, на которого намекал Дерек. Один из твоих друзей. Тебене о чем беспокоиться, малышка. Я знаю, что тут нет ничего серьезного, но мыдолжны учитывать, как это будет выглядеть на суде. Там умеют извращать факты. Яхочу знать, кто этот мужчина и насколько близко ты с ним дружна.

Рут молчала, нервно сплетая пальцы рук.

– Ну же, девочка, – смягчившись, подбодрил он ее. – Не бойсясвоего старого папу. Я ведь никогда не бывал с тобой слишком суров, даже тогда,в Париже… Черт! – Миллионер вдруг остановился, словно пораженный громом, затемпробормотал: – Так вот кто это был. То-то мне показалось знакомым его лицо!

– Не понимаю, папа. О ком ты говоришь?

Ван Олдин подошел к дочери и стиснул ее запястье:

– Выходит, Рут, ты снова встречаешься с этим типом?

– С каким еще типом?

– С тем самым, из-за которого у нас с тобой давным-давнобыли неприятности. Ты отлично знаешь, кого я имею в виду.

– Ты говоришь… – она заколебалась, – о графе де ля Роше?

– Граф де ля Рош! – фыркнул ван Олдин. – Я ведь уже тогдапредупреждал тебя, что этот парень – обыкновенный мошенник. И хотя ты по уши внего влюбилась, мне удалось вырвать тебя из его когтей.

– Удалось, – с горечью промолвила Рут. – И я вышла замуж заДерека Кеттеринга.

– Ты сама этого хотела, – напомнил миллионер. Она молчапожала плечами. – А теперь, – продолжал ван Олдин, – ты снова с нимвстречаешься, несмотря на все мои предупреждения. Сегодня он был в этом доме. Явстретил его на улице, но не сразу узнал.

К Рут Кеттеринг вернулось самообладание.

– Ты не прав, папа, насчет Армана… я хотела сказать, графаде ля Роша. О, я знаю, в молодости у него были досадные инциденты – Арман саммне о них рассказывал, – но… он всегда любил меня. Когда ты разлучил нас вПариже, это разбило его сердце, и теперь…

Ее прервал возмущенный возглас отца:

– Так, значит, ты влюблена в этого субъекта? Ты, моя дочь? Обоже! – Он всплеснул руками. – И как только женщины могут быть такимибезнадежными дурами!

Дерек Кеттеринг так стремительно вылетел из апартаментов ванОлдина, что столкнулся с леди, идущей по коридору. Он извинился, она принялаего извинения с ободряющей улыбкой и двинулась дальше, произведя на негоприятное впечатление спокойным лицом и красивыми серыми глазами.

Несмотря на свойственную Дереку беспечность, разговор стестем потряс его куда сильнее, чем он стремился показать. После ленча,съеденного в одиночестве, Кеттеринг направился в роскошную квартиру, которуюзанимала дама, известная под именем Мирей. Опрятная горничная-француженкавстретила его приветливой улыбкой:

– Входите, мсье, мадам отдыхает.

Горничная проводила Дерека в продолговатую комнату,обставленную в восточном стиле. Мирей лежала на диване, опираясь намногочисленные подушки различных оттенков янтаря, гармонирующих с ее кожейцвета желтоватой охры. Танцовщица обладала великолепной фигурой, и, хотя еелицо под слоем косметики было слегка осунувшимся, оно отличалось своеобразнымшармом. Оранжевые губы призывно улыбались Кеттерингу.

Он поцеловал ее и устало опустился на стул:

– Что поделываешь? Наверное, только встала?

Улыбка танцовщицы стала еще шире.

– Нет, – ответила она. – Я работала, – и махнула длиннойбелой рукой в сторону фортепиано, на котором в беспорядке лежали ноты, добавив:– Здесь был Эмброуз – играл мне свою новую оперу.

Кеттеринг рассеянно кивнул. Его нисколько не интересовалКлод Эмброуз и его оперное воплощение ибсеновского «Пер Гюнта». Впрочем, Мирейинтересовалась этим всего лишь в качестве уникальной возможности выступить вроли Анитры.[3]

– Чудесный танец, – проворковала она. – Я вложу в него всюстрасть пустыни. Буду танцевать увешанная драгоценностями… Кстати, mon ami,вчера я видела на Бонд-стрит изумительную черную жемчужину. – И сделала паузу,многозначительно глядя на собеседника.

– Девочка моя, – вздохнул Кеттеринг, – сейчас со мнойбесполезно говорить о черных жемчужинах. Что касается меня, то, как говорится,дело сделано, быть беде.

Моментально прореагировав на его тон, танцовщица села; еебольшие черные глаза расширились.

– О чем ты, Дерек? – спросила она, произнося его имя нафранцузский лад – с ударением на последнем слоге. – Что произошло?

– Мой почтенный тесть, – ответил он, – готовится взяться задело всерьез.

– О чем ты?

– Иными словами, хочет, чтобы Рут со мной развелась.

– Как глупо! – воскликнула Мирей. – Почему она должна хотетьразвестись с тобой?

– Главным образом из-за тебя, chèrie,[4] – усмехнулсяКеттеринг.

Мирей пожала плечами.

– Все равно это глупо, – заметила она.

– Даже очень глупо, – согласился он.

– Ну и что ты намерен делать? – спросила Мирей.

– Девочка моя, а что я могу сделать? С одной стороны,человек с неограниченным количеством денег, а с другой – с неограниченнымколичеством долгов. Не может быть сомнений в том, кто одержит верх.

– Странные люди эти американцы, – задумчиво промолвила Мирей.– Ведь твоя жена тебя совсем не любит.