7.

Деду я рассказал все честно, как было. Скрывать ничего не стал: все равно вызнает.

И он за этот поиск влепил мне строгача.

ТОЛЬКО

ШЕВЕЛЬНУТЬ ПАЛЬЦЕМ

Это мне Жанна Гиталова посоветовала — написать обо всем. А так, сам по себе, я бы ни в жизнь не взялся. Дико трудно — уж я знаю, два раза пробовал дневник написать. И все впустую. Потому что одно дело — рассказывать, и совсем другое — записывать. Тут нужна особая честность, искренность перед самим собой. А не получается. Ну, просто вопреки своему желанию начинаешь выпендриваться, выставлять себя поинтереснее, позначительнее, чем оно есть на самом-то деле. А один раз приврешь — дальше уж не остановишься.

Поэтому я зверски отбрыкивался: не могу, и все тут. Но Жанна настояла. Я ее, кстати, и уважаю за твердость и настойчивость. Потом — гордость еще в ней какая-то особенная, независимость, не как у других девчонок… Ну, не в этом дело. В общем, она сказала, что я обязан это записать, что, может быть, мои записи в дальнейшем пригодятся научным сферам страны. Она так и сказала, правда: «Научным сферам страны». Я еще спросил: «А, может быть, земного шара?» «А, может быть, земного шара», — подтвердила она очень серьезно.

Ну, не знаю…

Ладно, значит так: начнем сначала. От печки. В роли печки выступает телевизор «Каскад-230», черно-белый.

1.

Я люблю телевизор. В этом нет ничего особенного, все любят телевизор, громадное большинство, во всяком случае. Я знаю только одного человека — дядю Геру с четвертого этажа, он принципиально не желает иметь телевизор. Он говорит, что хочет остаться свободным человеком, а что мы все — рабы голубого экрана. Или многоцветного.

Дядя Гера, по-моему, говорит искренне. Он вообще человек особенный, непохожий на других. В сорок два года вдруг стал изучать каратэ, причем совершенно серьезно, тренируясь каждую свободную минуту. И спокойно, к примеру, сейчас садится на шпагат, а ногой выше себя достает запросто. А в прошлом году он отциклевал паркет в своей двухкомнатной квартире — чем бы вы думали? Да можете не думать, не отгадаете! Бритвенными лезвиями, вот. Это вместо цикли-то. Затратил вагон и маленькую тележку времени, зато, мол, ровнее получается…

Ну, вот я и отвлекся. Говорил ведь Жанне — не получится у меня с писаниной. Дядя Гера вовсе тут ни при чем. Я только хотел сказать, что он искренне против телевизора, а вот многие родители — они тоже вроде не одобряют, когда, ах, дети торчат у экрана. Подчеркиваю — дети. А не они сами. Им можно. Понимаете ли, дети не учатся, дети не дышат свежим воздухом, и все этот телевизор, ах, этот телевизор…

Моего-то мнения не спрашивают. А оно, между прочим, имеется. Вот: с телевизором я расту. Я получаю такую информацию, какую не жди ни от одного учебника. Где я еще столько узнаю о науке, о политике, об экономике, о природе, о заграничных народах и путешествиях? Нигде. Все, чем живет мир, все отражается в телевизоре. Хватай только и переваривай. Причем бесплатно и не выходя, из дому. А мне, что ци вечер, выпевают: «А уроки? А уроки?»…

А что уроки? Я не двоечник. Ну, не отличник тоже. Так и ладно, я не гордый. Между прочим, в институт не собираюсь. Родители, ясно, об этом и не подозревают. Что вы, им только намекни, такие децибелы взовьются, не приведи господь! «Как такое, как такое!» Все мое благополучие в будущей жизни они строят на дипломе. Диплом — основа основ, конституция бытия, фундамент, на котором я буду прилежно, по кирпичику воздвигать стройное, элегантное здание моих грядущих лет. Остальное — вторично. Здоровье, моральные устои, семья, любовь к своему делу — все это, они считают, приложится к диплому само собой.

Хреновина собачья! (Мама вздрагивает от подобных моих выражений, но, надеюсь, моя писанина минует ее.) Вот, слушайте: можно быть дипломированным по самую маковку, а в жизни — рядовым неандертальцем (Шестернев, например, из парадного напротив. Инженер, интеллигенция. А поближе познакомишься — алкаш, и ничего более). А можно при десятилетке стать мастером — Мастером с большой буквы. Я желаю утвердиться, испытать и познать себя, пошляться по свету, найти занятие, чтобы припаять к нему душу, — это главное! А диплом, если надо, никуда не денется — приложится. Отслужу армию, потом пойду в водолазы, в змееловы, в яйцелупы (говорят, такая должность есть при кондитерских заводах — да шучу я, шучу!), в геологическую партию — словом, куда приглянется!

И ориентироваться в жизни мне поможет в первую очередь телевидение. Да уж. Вы только не подумайте, что школу я отрицаю. Нет, при всех ее глупостях я ее в общем-то признаю, но тут вот еще какой поворотик имеется: учебник — он вот он, всегда под рукой. Сегодня не выучил, завтра догоню, нет проблем. А нужную передачу зевнешь — и уже, считай, потеряно. Вот когда видик заимею, чтобы прокручивать в любое время что угодно, — ну, тогда и разговор другой будет.

Да, этак я никогда не кончу со своими рассуждениями. Четыре страницы исписал, а по существу ничего еще и не сказал.

Всё! Беру быка за рога.

2.

Был вечер, вторник. Или среда? А, не имеет значения. Можете справиться в телеархивах: когда шла передача с Мирей Матье? Ну, вот вам дилемма: Мирей Матье или уравнения с двумя неизвестными? Вы-то сами что бы выбрали?

Вы бы выбрали Мирей Матье. И вся планета выбрала бы Мирей Матье, ручаюсь. Кроме мамы. Мама выбрала уравнения с двумя неизвестными.

— Саша, сейчас же выключи, — сказала она, входя в комнату. — Сейчас же выключи и займись уравнениями. У тебя же контрольная завтра. Почему это я должна помнить? А не ты?

— Ну ма, — сказал я.

— А я говорю — выключи, — непреклонно сказала мама.

«Я люблю негодяя, и с этим ничего не поделаешь…» — пела Мирей.

А я люблю Мирей, а не математику, и с этим тоже ничего не поделаешь.

— Ма, Мирей Матье же. Сделаю я эти уравнения, никуда они не денутся.

Тут мама вся собралась, как перед прыжком в воду с десятиметровой вышки, и стала максимально непреклонной.

— Саша, я дважды повторять не привыкла, ты ведь знаешь!

Я-то знаю. Это она на принцип идет. Ей кажется — вот уступит она мне хоть разок, и