— Я живу здесь.

Её сердце пропустило удар.

— Я тоже.

Он не ответил, и ей больше нечего было сказать. До вчерашнего дня на кладбище прошло шесть лет с тех пор, как они виделись в последний раз. Шесть лет с тех пор, как он сделал выбор, разрушивший дружбу и любовь, которые крепли с каждым днём.

Его пристальный взгляд скользнул по ней, от волос к груди и бёдрам, к обнажённому участку кожи между подолом платья и верхом сапог, а затем вернулся к её лицу. Она задрожала под его пристальным взглядом. Этот мужчина когда-то был её другом, её родственной душой, её любовником. Её первый.

Он потянулся к ней, его рука откинула волосы, которые она всегда распускала, чтобы скрыть шрам на щеке. Его прикосновение вызвало водопад воспоминаний. Восемь лет прекрасного разрушено за восемь минут ужаса.

— Не надо. — Боль, которую она запирала, терзала её изнутри, разрывая эмоциональные шрамы, которые так и не зажили по-настоящему.

Его лицо исказилось в хмурой гримасе, и он отдёрнул руку, как будто обжёгся. Или, может быть, это было отвращение. Она была не той девушкой, которую он знал в Нью-Йорке, внутри или снаружи.

— Значит, ты так сильно ненавидела всё это, что решила стать частью этого? — Его голос был напряжённым и с оттенком жестокости. — Ты и Бенито. Брак, заключенный в грёбаном раю мафии, пока его самого не замочили.

Она уставилась на него в замешательстве.

— Я никогда не встречалась с Бенито. Его отец — мой крёстный и один из старейших папиных друзей. Мы все собирались поужинать вместе. Я пошла на похороны из уважения, а не потому, что я в этом замешана. И я здесь сегодня вечером, потому что Нико пригласил меня, и папа сказал, что я не могу отказаться, иначе я опозорю семью.

— Семью, от которой ты сбежала.

Она рассердилась от его обвиняющего тона.

— Да, я убежала. Вот что делают нормальные люди, когда психопаты похищают их, тащат в Ньютон-Крик, режут им лицо и заставляют смотреть… — Её голос сорвался, но она заставила себя продолжать, потому что, возможно, у неё больше никогда не будет шанса сказать то, что она хотела. — Когда она обнаруживает, что мужчина, о котором она заботилась, был не тем, за кого она его принимала.

— Ты знала, кем я был, — сказал он с горечью.

— Я не хотела знать, поэтому не думала об этом. Но даже когда я это сделала, я никогда не представляла… — Она не могла произнести эти слова, не могла сказать вслух, что он был членом команды Де Лукки, братства убийц, которых одновременно почитали и ненавидели все, кто их знал.

— Если бы я знал, что ты будешь бродить по улицам Вегаса в поисках мафиози для которого можно раздвинуть ноги, я бы пришёл за тобой.

Она дала ему пощёчину. По крайней мере, она попыталась дать ему пощёчину. Он поймал её руку до того, как она успела коснуться его, и ударил ею о стену над её головой, пригвоздив её к месту. Его лицо, когда он смотрел на неё сверху вниз, было холодным и жёстким, его глаза пугали своей пустотой, и всё же, когда она посмотрела в темноту, она увидела проблеск света.

За все годы, что она знала Рокко, он ни разу не был с ней жестоким или грубым. Он никогда не был таким суровым, как сейчас. Может быть, лицо, которое она видела той ночью на берегу Ньютон-Крик, было правдой о нём, и всё, что она знала о нём за восемь лет до этого, было ложью.

— Сделай это. — Она вздёрнула подбородок, гадая, кем была эта смелая, отважная женщина и куда делась Грейс. — Ударь меня в ответ. Сделай мне больно. Вот кто ты такой, не так ли? Вот что ты делаешь. Ты ничего не чувствуешь, так почему бы не преподать мне урок? Тогда мы оба будем знать, что то, что у нас было в Нью-Йорке, было ошибкой.

Его большое тело содрогнулось, и он сделал шаг ближе, прижимая её к стене своим твёрдым, мускулистым торсом. Он был намного крупнее, чем шесть лет назад, таким сильным, таким могущественным. Она не сомневалась, что даже с её навыками Крав-мага он мог бы покончить с её жизнью так же легко, как раньше щёлкал сигаретами, до того как она убедила его бросить курить, как только она стала достаточно взрослой, чтобы целоваться.

— Это не было ошибкой.

Это было последнее, что она ожидала от него услышать, и на мгновение у неё не нашлось слов.

— Ты снова куришь, — сказала она, используя запах никотина в его дыхании, чтобы избежать дискуссии, к которой она не была готова.

Он слегка прищурился, но ничего не ответил.

— Я думала, ты бросил.

Тишина.

— За шесть лет ничего не изменилось, Рокко. Курение по-прежнему вызывает привыкание. Это всё ещё вызывает рак. И ты всё равно убьёшь себя, если не остановишься. — Она с трудом сглотнула и мысленно затормозила эту специфичную тему разговора. Какого чёрта она читала лекцию боевику Де Лукки о вреде сигарет?

— Почему, чёрт возьми, тебя это волнует?

Почему её это волновало? Он был силовиком. Он причинял людям боль и забирал жизни. И всё же то, что он сделал для банды, не отражало того, кем он был, по крайней мере, не тем человеком, которого она знала до того, как сбежала.

— Я никогда не буду равнодушной. — Точно так же, как с её отцом после того, как она покинула семейный дом, когда обнаружила, что он был в мафии. Она никогда не переставала любить его; она просто не могла смириться с тем, как он зарабатывал на жизнь. — Ты был огромной частью моей жизни. Ты был моим другом, моим… — Она замолчала, не в силах назвать его бойфрендом, потому что он никогда не был традиционным бойфрендом. Они не могли встречаться или общаться вместе. Она не могла представить его своим друзьям и семье. У них были только украденные мгновения — короткие поездки в школу и обратно, тайные свидания в укромных местах, ночи в темноте его маленькой квартиры, объятия в убежище его кровати.

— Ты был для меня всем, — насмешливо фыркнул он. — Я верю в это так же, как верю, что ты не связана с мафией.

— Мне всё равно, во что ты веришь. — Она вздёрнула подбородок и прямо встретила его взгляд. — Я начала здесь новую жизнь. Сейчас я психолог, специализируюсь на травмах. И я пою. Джинглы. На радио.