Когда Дмитрия разместили в палате, Оксане пришлось еще несколько часов дожидаться разрешения, чтобы его навестить. Все это время в палате находились Альберт Вайнштейн, Эрика и еще несколько ученых. Они прилагали все усилия, чтобы привести Лескова в сознание, но всё было безрезультатно.

Затем в комнату пожаловали глава совета в сопровождении Полковника. Александр в тревоге приблизился к постели Дмитрия и вопросительно посмотрел сначала на Вайнштейна, затем на Воронцову.

— Что с ним? — мрачно спросил он, буравя обоих взглядом. — Он в коме?

Все еще бледный после тяжелого ранения, Альберт выглядел так, словно не слышит, что к нему кто-то обращается.

— Не понимаю, — встревоженно произнес он. — Нет, определенно, это не кома. Судя по энергетике, он спит. Вот только…

— Что?

В глазах Альберта промелькнула несвойственная ему растерянность.

— Это чужая энергетика.

— Что значит, чужая? — теперь уже в разговор вмешался Полковник. — Хоть кто- нибудь здесь может объясняться на нормальном человеческом языке?

— Я чувствую присутствие Дмитрия, но он… какой-то другой, что ли? Не знаю, как объяснить. Энергетика Дмитрия была гладкой, как сталь, а эта энергетика шершавая, словно ржавчина. Надо взять у него анализ крови, боюсь, что дело в «эпинефрине»…

Услышав его слова, Эрика нервно прижала пальцы в губам. Новость о том, что произошло с Дмитрием, потрясла ее, а теперь Вайнштейн вслух озвучивает ее догадки. Как же она ненавидела себя сейчас за то, что не смогла создать более безопасный препарат. И теперь из-за нее может погибнуть человек, к которому она так сильно боялась привязаться.

Заметив состояние своей дочери, Полковник приблизился к ней и, мягко приобняв за плечо, еле слышно произнес:

— Не смей себя винить. Твоя сыворотка спасла жизнь всей его группе.

Эрика не ответила, лишь сильнее прижала пальцы к губам. Она сдерживалась изо всех сил, не желая, чтобы присутствующие увидели ее слезы.

— Прими успокоительное, — продолжил мужчина. — Война расшатывала нервы и не таким. Не надо брать на себя ответственность за случившееся. Ты — молодая де…

В этот момент Эрика сбросила руку отца со своего плеча и поспешно покинула кабинет. Если бы Полковник только знал, что испытывала его дочь, то вряд ли бы успокаивал ее. Он бы пришел в ярость.

Все следующие дни проходили у Оксаны, как в тумане. Она с трудом концентрировалась на своих ежедневных обязанностях, не замечала, что ест на завтрак, обед и ужин, избегала желающих поддержать ее людей. Ее мир сузился до

одного человека, который сейчас лежал в палате интенсивной терапии, и потерять которого она боялась больше всего. Несмотря на то, что лесков ясно дал ей понять, что между ними ничего нет, девушка не могла так просто вычеркнуть его из своего сердца. Ей было больно. И, если раньше Оксана могла забыться в работе и веселой болтовне с солдатами, то сейчас, когда Дмитрий находился в таком состоянии, она могла думать только о нем. Все ее чувства снова обострились.

Шли четвертые сутки. Врачи растерянно разводили руками, не в силах понять, что происходит с их пациентом. Альберт и Эрика почти не выбирались из лаборатории, надеясь найти ответы по результатам анализов, но и они до сих пор не сказали ничего конкретного. Известно было лишь то, что сыворотка, которая обещала стать самым мощным оружием в этой войне, в итоге оказалась хитрым ядом, медленно уничтожающим свою жертву.

Оставалось ждать. Оксана по нескольку раз на дню заглядывала в палату Лескова, чтобы провести подле него хотя бы пару минут. Сейчас, когда он спал, она могла безнаказанно коснуться его руки или убрать со лба выбившуюся прядь волос. Иногда в комнате уже находился кто-то из друзей Дмитрия: то Роман Суворов, с которым Оксана хорошо общалась еще со времен совместной работы в госпитале, то Иван Бехтерев, чье прошлое вызывало у девушки немало неприятных вопросов, то кто-то из участников последней вылазки. Приходил даже Алексей Ермаков. Увидев в палате Оксану, он нерешительно замер на пороге, но затем все же приблизился к постели Лескова и нарочито сухо поинтересовался его самочувствием. Из представительниц слабого пола девушка видела здесь лишь Екатерину Белову.

Что касается Руслана, то тот, будучи в курсе сложившейся ситуации, все равно не сменил гнев на милость по отношению к бывшему «процветающему». Он продолжал злиться на него и винить в гибели своей семьи, не желая воспринимать ни один аргумент в защиту Лескова. Зато был другой полукровка, который проявил изрядное упорство, пытаясь разузнать, что творится с Дмитрием.

В своих расспросах он добился успеха лишь тогда, когда вместо охранника, поднос с едой ему неожиданно принесла Оксана. На самом деле девушка пришла к нему затем, чтобы узнать, приходилось ли ему засыпать на несколько суток. Вдруг это особенность организма всех полукровок?

Однако, увидев насмешливую ухмылку Фостера, она тут же пожалела о своем решении сюда прийти.

— Наша королева в дурном расположении духа? — поинтересовался наемник, криво усмехнувшись. Он заметил, как Оксана чуть нахмурилась, отчего улыбка на его лице сделалась еще более насмешливой. — Поделись своей болью, красавица! Может, я смогу тебя чем-то утешить?

— Ты? Утешить? — с досадой переспросила Оксана на превосходном американском английском. — Господи, тебе самому от себя не тошно?

— Так что случилось-то? — будто не слыша ее слов, продолжил Эрик, тоже переходя на английский. — Мы потерпели поражение, и теперь все стали рабами Золотого Континента? Если да, я буду особенно стараться, чтобы меня простили, а потом куплю тебя в свое личное пользование.

Оксана раздраженно нахмурилась и, уже решив ни о чем не спрашивать, молча направилась к выходу. Но внезапно Фостер окликнул ее:

— Сладкая, а, когда я наконец увижу вождя народа? Он обещал заглянуть ко мне после своей прогулки на поверхность. Или он так занят объединением пролетариата против буржуазного общества Австралии, что и забыл обо мне? Нда… Плохо же он держит свои обещания. Я, конечно, не партиец и даже не комсомолец…

— Закрой рот! — не выдержала Оксана. — Ты сейчас издеваешься, а он лежит в палате интенсивной терапии. Лучше молись, чтобы он пришел в себя! Потому что, если этого не произойдет, ты лишишься единственного человека, который сдерживает толпу.

— Постой, о чем ты говоришь? — губы Фостера по-прежнему улыбались, однако взгляд карих глаз сразу сделался острым, словно бритва. — Что с ним случилось?

— Отчасти это твоя вина. Если бы он не попробовал «эпинефрин», чтобы вытащить тебя с поверхности, быть может, ничего бы этого не было. А так он не может проснуться уже четвертые сутки.

— И опять я виноват! Да что ж такое! — весело запричитал Эрик. — Сижу взаперти, никого не трогаю, а вокруг меня голод, мор и убитые младенцы. Не человек, а ящик Пандоры прям!