Следующие несколько дней Лесков и Воронцова виделись лишь мельком. Он все же восстановил ее в должности руководителя проекта, а она, в свою очередь, согласилась предоставить ему «эпинефрин». Это решение далось девушке крайне тяжело — одно дело отпускать на поверхность какого-то постороннего человека, и совсем другое — его, Дмитрия. За эти пару дней Эрика успела еще больше убедиться в том, что он ей не безразличен. Она старательно делала вид, что не замечает его, когда он появлялся в лаборатории, чтобы поговорить с Вайнштейном. Она отводила взгляд, встречая Дмитрия в коридорах, и Лесков, словно чувствуя ее замешательство, не пытался заговорить с ней лишний раз.

Их первая встреча наедине состоялась лишь тогда, когда Дима пришел за обещанным препаратом. Он застал Эрику за бережным укладыванием ампул в футляр. Погруженная в свои мысли, девушка не сразу заметила, как он приблизился к ней. Чуть помедлив, она защелкнула пластмассовую емкость и, не глядя на Дмитрия, молча положила ее на стол.

— Спасибо, — тихо произнес он, не сводя внимательного взгляда с Эрики. Она показалась ему чужой и холодной, но, как и в прошлый раз, ему снова захотелось ее обнять. Пусть злится, вырывается, царапается, пусть прячется за свои маски, если ей так удобнее. Ему же надоела эта непонятная игра.

Дима обнял девушку со спины и коснулся губами ее плеча. Возможно, это было какой-то мимолетной слабостью, возможно, попыткой сказать то, в чем он был еще не уверен, но сейчас ему безумно хотелось ощутить ее тепло. С того момента, как они провели ночь вместе, что-то изменилось. Дима понял это еще тогда, когда Эрика засыпала в его объятиях. Женщины, которые планируют развлечься, редко остаются на ночь и уж тем более не целуют своих любовников, прежде чем уснуть. Все эти метания Воронцовой говорили лишь о том, что она запуталась, и ей всего навсего требуется немного времени, чтобы разобраться.

Почувствовав прикосновения Лескова, Эрика не шелохнулась. Со стороны выглядело так, словно он обнимает греческую статую, вроде той, которыми украшают парковые ансамбли. Но Дмитрий чувствовал, как сначала девушка напряглась, а затем расслабилась, успокоенная его теплом. С минуту они так и стояли, не двигаясь и не прерываясь на разговоры, но в этом бездействии было гораздо больше эмоций, чем в каких-нибудь словах.

А затем Дмитрий отстранился, взял со стола футляр и молча покинул комнату. Когда он вышел, Эрика, точно сбросив свое оцепенение, резко повернула голову и посмотрела на дверь. Ее губы предательски дрогнули, и девушка нервно провела рукой по волосам, отбрасывая с лица выбившуюся прядь. Дышать стало трудно. В

груди разливалась знакомая тяжесть, как бывало всегда, когда брат уходил на задания, и она ненавидела это чувство. Она ненавидела всё, что было связано с проклятой войной, которая постоянно пыталась отнять у нее близких. Сначала чуть не убила ее отца, потом отгрызла руку брату, изорвала тело ее друга и коллеги, а теперь охотилась на… любимого человека?

Когда Дмитрий приблизился ко входу к лифтовым шахтам, вся его немногочисленная группа была уже в сборе. Первым делом в глаза бросилась рослая фигура Георгия Лосенко, который, подобно исполину, возвышался над худенькой фигуркой Рудольфа Зильбермана. Рядом с отцом стоял Марк, бледный настолько, что, казалось, вот-вот упадет в обморок. Чуть поодаль стояли еще двое — Ким Чернышев и Юргис Жукаускас. Кима Дмитрий знал еще со времен своих первых тренировок, проводимых Кириллом Матвеевичем, и, наверное, этот молодой мужчина был единственным, кто не упрекал Лескова в том, что тот защищал Фостера. В чем-то Ким и Эрик были даже похожи — оба темноволосые и кареглазые, оба обладали привлекательной внешностью, и оба крайне цинично относились к жизни.

Если Ким был коренным петербуржцем, то Юргис являлся гражданином Литвы, который в момент отравления воды случайно оказался в России. Его эвакуировали из отеля с остальными редкими выжившими, вручили винтовку и бесцеремонно нарекли Жуком, не в силах выговорить фамилию этого парня целиком. Спустя несколько месяцев Юргис с грустной иронией вспоминал слова своих литовских друзей, мол, не надо тебе ехать в эту ненормальную Россию. А теперь ему некуда было возвращаться. Ни в Вильнюсе, ни в других столицах прибалтийских стран не было даже метро, чтобы укрыться, не говоря уже о подземных городах. Выжило всего несколько сотен человек, которые либо по иронии судьбы оказались за границей, либо пополнили ряды «процветающих».

— Явился, не запылился, — проворчал Рудольф, заметив приближающегося Дмитрия. — Я не так молод, чтобы ждать, пока вы тут все нагуляетесь.

— Вы уверены, что сможете удержать «костяных» на расстоянии? — усомнился Ким, первым подойдя к Лескову. — Потому что войско из нас, мягко говоря, дерьмовое. Если бы я знал, кто еще будет в составе, я бы отказался идти. Причем в невежливой форме.

— Ну теперь-то вы знаете, — усмехнулся Лесков, окинув взглядом свою «непобедимую армию». Казалось, из всей компании только Георгий был настроен более-менее оптимистично. Увидев своего босса, он широко улыбнулся и жестом отсалютовал ему.

— Не ссыте, прорвемся! — вновь и вновь повторял он, обращаясь то к Юргису, то к Марку. — Я такие стрелки разруливал, вам, пацанам, не снилось. С чеченами, помню, было одно кидалово, так я подъехал и…

Оба его слушателя молчали, стараясь не показывать того, насколько им обоим страшно. Нервничал и Рудольф, но преимущественно не за себя, а за своего сына, который был еще слишком молод, чтобы погибать. Будь его воля, старик пошел бы с Дмитрием вдвоем, вот только стекло было слишком тяжелым, чтобы унести его за один раз.

Присутствующие с долей интереса проследили за тем, как Лесков прямо в лифтовой кабине вколол себе первую ампулу «эпинефрина». На миг он закрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям — сердце забилось быстрее, разгоняя по венам чудодейственную сыворотку. И, когда Дмитрий вновь посмотрел на своих спутников, его глаза приняли янтарно-медный окрас.

— Встреть тебя в переходе, Дим, даже Чак Норрис таких кирпичей навалил бы — на еще одну Китайскую Стену хватило бы, — воскликнул Георгий, ошарашенно глядя на лицо своего бывшего начальника.

— Еще бы эти глаза какой-то толк приносили, — проворчал Рудольф. — Красоваться каждый павлин горазд. Одно дело людей распугивать и совсем другое дело тех ящериц на поверхности.

— Что, Жук, нежданчик? В твоей Латвии такого не увидишь? — со странной гордостью произнес Георгий, толкнув Юргиса в бок.

— Я — литовец, — терпеливо поправил его Жукаускас, все еще не сводя глаз с лица Дмитрия. — Главное, чтобы сработало.

— Чё там не сработает? Лесков за базар отвечает, херню мутить не будет. Пройдем, как по цветочной поляне.

— Главное, в дерьмо не вляпаться, — усмехнулся Ким. — А на людей эта сыворотка не действует?

— Хотите попробовать? — Дмитрий с иронией посмотрел на брюнета, и тот отрицательно покачал головой.

Сравнение с цветочной поляной хоть и было до нелепого громким, тем не менее путь по канализационным тоннелям был пройден удивительно спокойно. Отсутствие «костяных» настолько поразило участников группы, что они все охотнее стали переговариваться между собой. Даже к Рудольфу вернулся дар речи, отчего он снова принялся ворчать на своих спутников. В первую очередь досталось непосредственно Георгию.