На душе мне становится легче, потому что я знаю, что Нинканаходится за стеной и она такая же, как и я. У нее точно такие же печали,мысли, и впереди такая же безнадежность… От тюремного окошечка моей камерытянется целое сплетение различных «дорог». «Дороги» – это тюремные записки, наместном жаргоне называемые «малявами». Мы с Нинкой часто общаемся посредством«дорог». Вчера она поздравила меня с днем рождения: нарисовала роскошный тортсо свечами и розы. Нинка вообще потрясающе рисует, ведь онахудожник-оформитель. Она талантлива от природы. Иногда она рисует по моейпросьбе. Нинка даже не смутилась, когда я попросила ее нарисовать мой организмвнутри, вернее, мою иммунную систему. Она ее запросто нарисовала: столькоразрушенных иммунных клеток… Увидев этот рисунок, я закричала от боли инесколько дней не разговаривала с Нинкой. Но потом я первая с ней помирилась, иболь постепенно прошла… Ко мне приходит масса записок от других заключенных. Вних матерная ругань и проклятия. Мне желают поскорее сдохнуть и ненавидят меняза то, что у меня СПИД. Тут в тюрьме не важно, болеешь ты СПИДом или только являешьсяВИЧ-носителем. Хотя я сама с недавних пор стала подозревать, что уже болеюСПИДом, по-другому просто не может быть. В тюрьме все наши болячки обостряютсясо страшной силой, ведь здесь нет никаких возможностей для лечения. Точно такиеже записки приходили к Нинке. Сначала мы болезненно на них реагировали, непонимая, в чем именно мы виноваты, а потом привыкли и уже не обращали на нихвнимания. Приходили записки и от женщин-кобелов. Женщина-кобел – это какмужчина. В тюрьме полно лесбиянок. Так вот, кобел играет роль мужчины. Запискибыли подобного содержания: «Видела тебя на прогулке. Ты хорошенькая. Я тожеболею СПИДом. Жаль, что мы не можем создать с тобой семью». Я такие запискивыкидывала сразу, хотя, если честно, я недоумевала оттого, что могу кому-тонравиться. За время, проведенное в тюрьме, я очень сильно сдала и уже давно несмотрела на себя в зеркало. Не смотрелась в зеркало и не читала ни газет, нижурналов. Я совершенно сознательно отреклась от внешнего мира. Нинка же всегдачитала прессу, радовалась, если у нее в руках была интересная книга, и многорисовала. Рисование отвлекало ее от мрачных мыслей. Целыми днями она рисовалаоставшуюся дома дочку, мечтала хотя бы на минутку увидеть ее и перед сномвсегда громко пела колыбельные песни…

Я сильно привязалась к Нинке и иногда пела вместе с ней,стоя у крохотного тюремного окошечка в клеточку. Однажды она даже угостила меняяблоком, а один раз стала так громко кричать, что, наверно, ее отчаянные крикислышала вся тюрьма. Когда Нинку увели в «стакан», стала кричать и я для того,чтобы меня бросили в «стакан» тоже. В «стакане» я стала расспрашивать Нинку отом, что случилось. Нинка сказала, что получила письмо из дома. Родителивыслали фотографии дочки и написали, что у ее малышки обнаружили ВИЧ. Послерождения ребенка все было нормально. Все надеялись на то, что все обошлось, новот вирус все же перестал прятаться, инкубационный период закончился, и болезньдала о себе знать.

После этого Нинка потеряла покой, постоянно попадала в«стакан», перестала рисовать и отказалась от чтения газет и книг. А еще онапочему-то перестала общаться со мной… Она вообще с кем-либо перестала общаться…Однажды ночью у меня заболело сердце. Я и подумать не могла, что сердце можетболеть так сильно. Я стала корчиться от дикой боли, подумала, что это конец, иприготовилась к смерти. Я хотела только одного: чтобы эта боль как можнобыстрее закончилась. Но она не заканчивалась, она становилась сильнее, и у меняуже просто не было сил ее терпеть. Мне казалось, что моя грудь разрывается начасти. Устав от острой боли, я доползла до двери и стала громко стучать, прося,чтобы мне сделали обезболивающий укол и дали таблетку валидола. Но соннаядежурная раздраженно крикнула мне, чтобы я стучала себе по голове, и если я неуспокоюсь, то она бросит меня подыхать в «стакан». Тогда на помощь пришлаНинка. Через окно она передала мне пачку валидола и пачку анальгина. Я пилатаблетки, ревела, но потом приступ прошел, и я почувствовала себя лучше. С техпор мы опять с Нинкой стали общаться, только уже не так часто, как раньше.Целыми днями моя соседка была занята своими мыслями. Она так же, как и я, ужеперестала за собой следить. Зачем? Мы же все равно не дотянем до свободы, и насникто не увидит. А что хорошего на свободе? Презрительные взгляды окружающих…Ненависть к нам за то, что мы еще живы. Не жизнь, а сплошной траур.Родственники виновато прячут глаза, а если изредка и зайдут в гости, то сосвоей одноразовой посудой, стараясь ни до чего в доме не дотрагиваться. Отецвообще переехал на дачу, чтобы быть от меня подальше. А в спальне матери яобнаружила тарелку, она прятала ее в своей тумбочке. Когда я спросила ее о том,почему она прячет тарелку, ведь ВИЧ не передается через посуду, мать виноватоотвела глаза в сторону и пробурчала, что это так, на всякий случай.

А сегодня в одной из камер девушка вскрыла себе вены. Онаперерезала их какими-то подручными средствами. Несчастная оставила предсмертнуюзаписку, в которой она призналась в том, что устала чувствовать себя зверьком,запертым в клетке. Я подхожу к крошечному тюремному окну и кричу Нинке:

– Нина, ты новость слышала?

– Слышала, – отвечает она. – Везет же некоторым!Одного не пойму, чем она это сделала?

– Если сделала, значит, было чем. Смотри, сегодняполнолуние. Скажи, луна красивая?

– Красивая, – не могла не согласиться Нинка. – Азвезд-то сколько на небе! Раньше, когда я смотрела на звезды, я искала самуюяркую и загадывала желание.

– Я тоже. Ты обычно что загадывала?

– Встретить своего принца.

– Встретила?

– Угу. В моей жизни был только один принц – это мой муж. Мыс ним любили смотреть на ночное небо. У нас дома даже телескоп был. Интересно,как он сейчас.

– Кто? Телескоп?

– Да нет, муж.

– Он тебе не пишет?

– Нет, и даже на суде не был. Я слышала, что он вроде скем-то сошелся.

– Он не болеет?

– Он здоров как бык.

– Ты его не заразила?

– Я рожала тяжело, порвалась сильно. Ждала, пока всезаживет. Мы с ним после родильного дома так ни разу не были близки. А потом яузнала про свой диагноз, и он сбежал.

– Что, сразу взял и сбежал? Даже не создавал видимости, чтопытается тебя поддержать морально?

– Ничего он не создавал. Сквозанул в неизвестномнаправлении, и все. Пропал. Правда, после того как меня посадили, к дочке парураз приходил, а как узнал про ее диагноз, так написал от нее отказ.

– Козел!

– Знаешь, я не злюсь, что он меня бросил. Он просто струсил,а вот за отказ от дочери…

– Не злишься на человека, который предал тебя в самыйтрудный момент твоей жизни?

– Я просто люблю…