После того как я узнала, что заражена ВИЧ, у меня началасьсовсем другая жизнь. Сейчас мне особенно нужна психологическая поддержка, новсе люди от меня отворачиваются. В нашей стране существует жуткая дискриминацияпо отношению к тем, кто болен: их увольняют с работы, не дают им возможностииметь семью. Мы все по-настоящему отверженные, а ведь нас так много… Сначаламне было одиноко и страшно, а теперь исчезли и эти чувства. Хочется толькоодного: чтобы это все как можно быстрее закончилось. Вокруг так многобезразличия! До болезни я никогда об этом не задумывалась. Я и представить себене могла, что я живу в стране равнодушных людей. А ведь безразличие порождаетотверженных, и эти отверженные могут стать слишком опасными для тех, кто от нихотвернулся.

Если выбирать из двух зол меньшее, то с ВИЧ можно жить, авот со СПИДом жить уже вряд ли получится. Это смертельная стадия. Когдаокружающие узнали о моем диагнозе, они стали меня бояться. С ума сойти! Я,такая худая, бледная и изможденная девушка, могу кого-то серьезно пугать…Подумать только, от меня шарахаются, как от прокаженной! Глупо бояться тех, ктоболеет СПИДом. Глупо и даже стыдно. Перед тем как попасть в тюрьму, я где-точитала, что от СПИДа может быть только одно спасение – это верность. Каким женужно быть недалеким человеком, чтобы написать подобное. Какая, к черту,верность? В центре профилактики и борьбы со СПИДом я познакомилась с множествомженщин, которые всю жизнь полагались на эту мифическую верность и в результатепопали туда же, куда попала и я. Все эти женщины жили в счастливом браке многолет и заразились от собственных мужей. Причем больше половины из них не зналиникаких иных мужчин, кроме мужа. Вышли замуж в восемнадцать, вырастили детей,нянчили внуков, берегли домашний очаг, встречая мужа с работы вкусным борщом икотлетами, а в один самый обычный день почувствовали себя плохо, пошли поврачам и узнали, что заражены ВИЧ. Все они смотрели на меня ничего непонимающим взглядом и говорили одну и ту же фразу: «Я была уверена на стопроцентов, что мой муж мне был всегда верен. Он и с работы вовремя приходил,когда успел-то? И на женщин-то уже давно не смотрел… Мне казалось, что они егодаже и не интересовали». Я смотрела на этих жен и чувствовала сильную душевнуюболь. Среди этих несчастных были и двадцатилетние девушки, и сорокалетниеженщины, и те, которым уже было за пятьдесят. Все они надеялись на мужскуюверность и были полностью уверены в своих мужьях. Глядя на них, я поняла, что вэтой жизни вообще ни на кого нельзя полагаться. Вернее, можно, но только наодного-единственного человека – это на саму себя. И ведь про этих жен нигде непишут, а их много. Пишут про наркоманов, гомосексуалистов, проституток, нотолько не про порядочных женщин.

Мне уже давно никто не подает своей руки. У нас народкакой-то странный. Верит в различные мифы. Некоторые до сих пор думают, чтозаразиться можно через рукопожатие. А может быть, они просто мной брезгуют? Стакими, как я, не хотят работать в одном офисе, общаться, да и вообщенаходиться рядом. Точно так же и в тюрьме. Когда я сидела в общей камере, всесмотрели на меня, как на живой труп, и пытались надо мной издеваться. Странные,жестокие люди… Надо мной и так уже издевается судьба. Куда же издеваться надомной еще больше? Тогда у меня начались настоящие истерики и приступысумасшествия. Я никогда и никому не позволяла над собой глумиться и не моглапозволить это в тюрьме. Меня стали бояться не только потому, что я больна, аеще и потому, что у меня не в порядке психика. Я и добилась того, чего хотела:я стремилась в одиночную камеру, и я в нее попала. Мне не нужно было общение, яустала постоянно быть начеку, выслушивать чьи-то насмешки и всем объяснять, ктоменя заразил. Я не хочу, чтобы ко мне лезли в душу, потому что моя душа ужедавно ото всех закрыта.

Когда мне становится совсем плохо и я понимаю, что япотихоньку схожу с ума, я вою белугой, катаюсь по полу камеры и рву на себеоставшиеся волосы. Тогда меня сажают в «стакан», и после четырех часов,проведенных в нем, истерика проходит и начинаются приступы удушья, потому чтотам катастрофически не хватает воздуха. Для тех, кто не знает, «стакан» – этосовсем маленькое помещение. В нем нет окон и можно только стоять, потому чтоприсесть там практически невозможно. А еще в нем почти нет воздуха. Когда надзаключенными хотят поиздеваться, то кидают в «стакан» сразу двух человек. Тыстоишь, прислонившись к телу другого, не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой ижадно глотаешь воздух. В «стакане» мне всегда кажется, что я уже умираю. Состороны я, наверно, похожа на рыбу, которую прибой выбросил на берег. Толькорыба может бить хвостом и подпрыгивать, а у меня нет даже этой возможности.Хотя один раз я была даже рада, что попала в стакан. Сначала в него закинулименя, а потом – еще одну молодую женщину. Мы стояли, прижавшись друг к другу,жадно глотая спертый воздух, и для того, чтобы не сдохнуть, пытались друг другаморально поддерживать. Впоследствии мы стали подругами. Если вы не верите, чтов тюрьме можно дружить, то ошибаетесь. Плечо надежного друга можно обрестивезде, и даже в тюрьме.