В разрушенном, как все твердили, «Торпедо» в каждой, когда еще добавился вратарь Анзор Кавазашвили, линии играл классный, если не сказать выдающийся, игрок. В центре защиты — Виктор Шустиков (Константин Иванович Бесков, немедленно бросивший телевидение, как только позвали его тренером сборной, пригласил туда торпедовского стоппера, правда, на роль крайнего защитника). Полузащитников после мирового чемпионата в Чили стало — по примеру бразильцев — больше числом во всех командах, но у «Торпедо», по крайней мере, двое отвечали наивысшим требованиям: Валерий Воронин и Борис Батанов (он ведь и в бытность инсайдом практически играл в средней линии, причем в современном ее толковании, так играют сегодня). Впереди был Валентин Иванов. Ему, конечно, требовались угодные ему помощники. Воронинского друга, любимца московских дам Мишу Посуэло он забраковал, хотя Миша, уже не один сезон проведший в торпедовском дубле, превращался в основном составе в неплохого бомбардира — и ушел, когда расплевался с Ивановым, не куда-нибудь, а в «Спартак». Понравился торпедовскому капитану восемнадцатилетний Володя Щербаков, недооцененный в ЦСКА — очень крепкий и наглый в чужой штрафной площадке парень, который при Иванове просто расцвел. Неожиданно полезным при дефиците форвардов оказался и знаменитый хоккеист из «Динамо», чемпион мира по хоккею с мячом Вячеслав Соловьев. Соловьев поздновато — в двадцать семь лет — попал в настоящую команду, да и свой зимний жанр, где был корифеем, не мог бросить. Но по стилю поведения он очень подходил элитарным торпедовским игрокам.

Сезон шестьдесят третьего команда провалила. Но по торпедовской традиции не впала в глубокое уныние. Конец сезона в Мячково праздновался точно так же, как привыкли в годы громких побед. И в застольных беседах, продолженных затем при встречах на квартирах друг у друга, особо участившихся, когда сезон шестьдесят четвертого стал складываться намного удачнее предыдущего, сложилась команда, вновь претендующая на первенство.

После Жаркова тренером стал Юрий Золотов — крепкий торпедовский середняк уже следующего созыва, успевший поиграть в атаке и с Ивановым, и со Стрельцовым. Затем к штабу присоединился Виктор Марьенко — тоже партнер вышеупомянутых, игравший и вместе с Ворониным в защите («против Сизовски», — всегда с удовольствием вспоминал противоборство с французским форвардом «западник» Валерий), когда в Москву приезжал «Рэсинг».

В отсутствие Валентина Иванова капитанская повязка в «Торпедо» передавалась Воронину….

Марьенко прекрасно понимал, что пока в команде (и в силе, главное) Валентин Иванов, помышлять о полноте власти преждевременно и просто глупо — в конфликтах заводское начальство скорее примет сторону капитана и звезды, чем никогда не работавшего с московским клубом тренера. Вместе с тем, с проявлением властолюбия и не было необходимости спешить. Самоутверждение самоутверждением, но если команда не заиграет, — кому покажут на дверь? Не Воронину же с Ивановым…

В футбольной тактике Марьенко не был большим докой, но в жизненной стратегии разбирался получше избалованных всенародной славой футболистов.

Он понимал, что в данный момент Иванов и Воронин заодно. И тем не менее, в своем отношении к ним исходил из посыла: Валерий — это надолго, а в распоряжении Валентина Козьмича сезон-другой, а там уж и возраст, и «старые раны» дадут себя знать и, желая задержаться в команде, особенно не попрешь против старшего тренера. Остальные же ведущие игроки не представляли для Марьенко никакой опасности: Шустиков никогда ни к каким оппозициям не примкнет, Батанов — человек гордый, на интриги не способный, а вечера в ресторане Дома Актера на игре пока не сказываются. Мальчишку же Щербакова легко приструнить, пока он не оперился в компании старших. Олег Сергеев, конечно, подраспустил себя — и не так теперь кинжально полезен, как в шестидесятом. Но с ним и не церемониться можно, на строгость Олег и не шибко обидится, если знает, что виноват, предпочтет смыть вину кровью — человек простой. Как-то после очередной угрозы отчисления за выпивку к тренеру домой жена Сергея пришла с двумя детьми. Тренерская жена в слезы — и на мужа: «Ты что делаешь!». Да и сам Виктор Семенович не какой-нибудь тиран-палач, когда к нему с уважением…

Марьенко сообразил, что игроки настроились серьезно — взыграло ретивое: не по их возможностям и самолюбию любые места в турнире ниже третьего. Шестидесятый год не прошел даром даже для тех, кто не выступал в том сезоне за «Торпедо».

И команда едва не вернула себе первенство. Отнял его у «Торпедо», по прихоти судьбы, тот, кто столько вложил в это возвращенное лидерство: Валентин Иванов, игравший, как в лучшие годы. В киевские ворота назначили пенальти. Само собой разумелось, что бить капитану… Через несколько дней, когда Иванов отошел от шока, после того, как Банников парировал его удар, говорил, что посмотрел на стоявших вокруг партнеров: может быть, кто-нибудь из них хочет пробить, но все опускали глаза… Воронин, правда, высказывал другую версию: «Я спросил Козьму: ты как? — Он ответил, что все нормально.» Воронин находился в кураже — и пробить одиннадцатиметровый удар не отказался бы. Но ведь и не настаивал.

В дополнительной игре за первое место в осеннем Ташкенте встречались с тбилисскими динамовцами. Иванов очень рано ушел с поля — и без него у «Торпедо» ничего не получилось. Но вообще-то в конце сезона грузины были в порядке. Матч второго круга в Тбилиси они выиграли и у самого укомплектованного состава москвичей.

При всех обстоятельствах второму месту не приходилось огорчаться. Тем более Валерию Воронину, признанному журналистами игроком № 1 в стране (Валентин Иванов по опросу занял второе место, но Валерий собрал намного больше голосов, а фамилии тех, кто голосовал против него, обожавший Воронина редактор «Футбола» Мартын Мержанов даже не стал публиковать у себя в еженедельнике…).

«…Он был уже по-своему даже выше Кузьмы, — говорил наблюдавший его в тот год со стороны Эдуард Стрельцов. — …я бы не сказал, что Иванов стал играть с годами хуже, он и закончил выступать, на мой взгляд, преждевременно, — и взрывная стартовая скорость и хитрость игровая оставалась при нем. С Кузьмой по-прежнему трудно было кого-либо сравнивать в тонкости понимания, в тонкости исполнения в решающий момент. Он всегда точно знал, отдашь ты ему мяч или нет.

Но Воронин играл, как бы это сказать, объемистее, пожалуй. Объем высококлассной работы, им производимой, просто удивлял. Диапазон действий был громадный. А головой он играл так, как ни мне, ни Кузьме не сыграть было…»

… Я готов бесконечно долго и рассматривать фотографию, сделанную корреспондентом АПН Дмитрием Донским, и говорить о ней. Валерий Воронин изображен у себя на кухне. Очаровательная жена Валя с ласковой, полуматеринской улыбкой подает ему второе блюдо. Суп он уже съел. Муж в распахнутой по-домашнему ковбойке. По нынешним представлениям о жизни суперзвезд, обстановка прямо-таки нищенская. Но шестидесятники обнаружат на этой интересной картинке ряд признаков достатка и престижного, я бы сказал, благополучия. Их и искать не надо — на первом плане надрезанная по-будничному палка твердокопченой колбасы. Такая колбаса относится к знаковому советскому дефициту. Такую колбасу дома не едят и те редкие люди, что регулярно выезжают за границу. А за границей артисты, например Большого театра или «Березки», сидят на ней месяцами, зато привозят домой контейнеры вещей, купленных на сэкономленные на еде деньги. Но красотке Вале вряд ли приходится теперь, когда муж в славе, прибегать к подобным ухищрениям. Зарубежные визиты футболистов за рубеж кратки, но денежку им оставляют все же покрупнее — и потом им охотнее подсказывают, какие покупки правильнее сделать. И колбаса не составит для такого игрока, как Валин муж, проблемы. Можно вообразить, с каким отеческим выражением лица директор магазина буквально всучивал ее Валерию. Торпедовские футболисты ни за что бы не согласились с заявлением, что лучшая рыба — это колбаса. Их друг — директор крупнейшего рыбного магазина Николай Иванович — приучил их разбираться в хорошей рыбе.