Снимок замечательный, но в нем, пожалуй, обратная постановочность. Воронины не домоседы, и обывательская сытость — не про них. Некоторых футбольных знаменитостей корреспонденту насильно приходится затаскивать в общественные места, чтобы сделать снимок: они в театре или они в филармонии…

Но супруга Воронина с детства в артистической среде. И отец, и мать ее — известные артисты. И живут в кооперативном доме Большого театра на Садово-Каретной. До получения своей квартиры зять, очень пришедшийся по душе и теще, и тестю, живет вместе с ними. В этой среде он чувствует себя превосходно. Стрельцов, сам от подобной среды весьма далекий, всегда говорил, что она очень много «Валерке» дала, ему полезно было вблизи увидеть круглосуточный актерский труд. Иванов же, когда стал тренером «Торпедо» и переживал из-за поздних возвращений Воронина на базу, язвил, что Валере следовало попроситься работать к тестю: «Ночная жизнь по нему».

Сказав ранее, что первым футболистом, с которым я познакомился был Валерий Воронин, я был, может быть, и не совсем точен. Формально со всеми торпедовцам и образца шестьдесят четвертого года я познакомился одновременно.

В один из летних дней я приехал в Мячково в группе журналистов АПН, зачем-то приглашенных туда комсомольским организатором ЗИЛа по имени Пармен. Он, вероятно, откуда-то прознал, что в Агентстве печати «Новости» работают хорошо информированные люди, с которыми футболистам полезно пообщаться, чтобы не помереть с тоски в свободные минуты на тренировочном сборе или не перегореть раньше срока накануне матча, если предоставлены они будут сами себе.

Летом шестьдесят четвертого года я только-только поступил в АПН — и своих коллег воспринимал примерно так, как их, по мнению Пармена, должны были воспринимать игроки «Торпедо».

Работа в Агентстве на Пушкинской площади представлялась мне после университетской скамьи сплошным развлечением, а общение с товарищами по еще не ясной мне до конца по своим задачам работой. Приглашение в поездку вместе с АПНовскими старожилами Авдеенко, Марьямовым, Полонским, Королевым, Познером, ставшим теперь заметным телевизионным человеком (кстати, тогда в Мячково Володя Познер, на мой взгляд, смотрелся и слушался поэффектнее, чем сегодня, — он прожил детство и юность в Америке — ничего занятнее его рассказов в ту пору ни футболисты, ни мы не слышали, и успехом будущий обозреватель пользовался неслыханным).

Мне, в мои двадцать четыре года, в общем-то, нечего было рассказать торпедовцам. Но я ездил корреспондентом на первый Всесоюзный кинофестиваль в Ленинграде — и попытался развлечь игроков байками, юмор которых был им малопонятен. Один Владимир Мещеряков — он до того играл за ленинградский «Зенит» и дружил с Кириллом Лавровым и прочими известными артистами-болельщиками — слушал меня с некоторым интересом.

Воронин потом вспоминал: «Ты что-то рассказывал про кинофестиваль, но я не слушал. Ну представь: ты сидишь, работаешь, а кто-то пришел и мешает!». Он сидел на наших беседах в торпедовской гостиной, где игроки обычно смотрели кино или слушали тренерские установки, с отсутствующим видом, с книжкой в руке, в шортах, сильно загорелый.

Мне он тогда показался отчужденным не только от нас, приезжих, но и среди своих. И я представить себе не мог, что он может быть замечательно компанейским парнем.

Приехавший с нами Витя Широнин, комсомольский лидер АПН (и впоследствии работник ЦК партии) объявил в завершение беседы, что мы берем над «Торпедо» шефство, — и сейчас бы я не взялся объяснить, в чем же оно заключалось, кроме развлекательной болтовни. Однако уже следующий после нашего приезда в Мячково торпедовский матч мы смотрели крайне заинтересованно. А после матча некоторые из нас, по АПНовскому обыкновению, пришли вечером в ресторан Дома Актера. И за соседним столиком увидели Мещерякова и Вячеслава Соловьева. Мы обрадовались такому соседству, но в тот раз никакого братания не было. Я наивно допускал, что среди футболистов могут встретиться непьющие. И не хотелось подавать им дурной пример…

Я уже обмолвился о том, что Соловьев очень подходил «Торпедо» по стилю поведения, а Мещеряков вполне мог осуществлять весьма нужные футбольной команде связи с художественной общественностью.

Вячеслав Соловьев дольше, чем следовало (во всяком случае так считал Марьенко, сталкивавшийся с ним как футболист в первой лиге), поиграл в командах ниже классом, чем «Торпедо». Да и зимние сезоны выматывали, хотя однажды он и первенством мира по хоккею с мячом пожертвовал (при том, что титул и звание заслуженного мастера спорта игроку тогдашней сборной автоматически был обеспечен), чтобы поехать с торпедовцами в Австралию.

В сезоне шестьдесят четвертого он, пожалуй, был менее полезен, чем в предыдущем году. Но присутствие в элитной по замыслу команде выдающегося спортсмена всегда необходимо. И кроме того, Слава Соловьев — натура артистическая: на аккордеоне играет, умеет разговор поддержать на уровне. Я бы сказал, что они с Мещеряковым заняли оставленную Мишей Посуэлло нишу — светского человека, известного в Москве, отчасти и как частого гостя в актерском ресторане.

Соловьев вовремя ушел из «Торпедо», немножечко поиграл в футбол за «Динамо» — и дальше целиком посвятил себя хоккею, зарабатывая летом на жизнь в командах дальних и негромких. Он окончательно сделался динамовцем, побыл по завершении карьеры начальником, наращивая звезды на офицерских погонах, превратившихся перед отставкой в полковничьи, руководил сборной страны и в общественном плане позиций нетерял.

Володя же Мещеряков в чем-то воронинскую судьбу скопировал, с печальным учетом, что ни великим, ни знаменитым игроком не был.

…«Мещеряка» в ленинградском «Зените» выбирали капитаном. И всеми силами он старался не затеряться среди торпедовских личностей. Вплоть до того, что для поднятия духа в уставшем от монотонности сбора коллективе согласился за собранные игроками сто пятьдесят рублей (зарплата инженера) остричься наголо, за что на трибунах немедленно прозван был Котовским.

Но играл он очень цепко в центре защиты рядом с Шустиковым. А в конце сезона шестьдесят четвертого и гол забил ударом метров с сорока — переломный гол в тяжело складывающемся для «Торпедо» матче, гол, позволивший продолжить борьбу за первенство.

В шестьдесят пятом — чемпионском для «Торпедо» — году он то ли переоценил свое влияние в команде, то ли боролся за него отчаянно. В общем, «Мещеряк» оказался во главе оппозиции тренеру Марьенко — в оппозиции, где, как в последний момент оказалось, никто, кроме него, не состоял. Как советский человек, он считал себя близким и к Иванову, и к Воронину, а простодушием только-только получившего разрешение играть за мастеров Стрельцова надеялся воспользоваться. Бунт его против Марьенко начался, когда Иванов и Воронин находились в сборной. Но поддержки от Эдика, который вообще был не от мира сего, он не получил. Не получил ее и от Батанова — Борис частенько ходил с Мещеряковым в свой любимый ресторан ВТО, однако к интригам, как я уже говорил, всегда питал отвращение… Словом, Марьенко не составило труда отчислить смутьяна, так мечтавшего о золотой медали.