Что Кэлли знает о депрессии? Бабушкин дом от пола до потолка завален пепельницами и таблоидами еще с тех времен, когда умерла принцесса Диана. Как бы то ни было, но я не отвечаю на вопрос, а она не давит на больную тему. Кэлли выворачивает на главную дорогу, и я притворяюсь, будто дорожные знаки – страшно занимательное зрелище. Вот, например, реклама хеллоуинской прогулки с привидениями за пожарной станцией – хотя праздник был уже девять месяцев назад.

Кэлли покашливает, и надежда доехать остаток пути в молчании испаряется. Я поворачиваю голову. У нее такой вид, будто она сейчас упадет в обморок.

– Тогда дело было не в тебе. – Она так яростно вцепляется в руль, что ногти у корней белеют. – Я так вела себя после твоего переезда, потому что… мне просто было тяжело.

Если бы у меня хватило смелости, я бы напрямую спросила, с чего она взяла, что мне тогда пришлось легче. А ничего, что мама меня оставила? Что мне пришлось переехать к женщине, которую я до этого ни разу не видела?

– Много воды утекло. – Это все, что я могу ответить.

Она отпускает руль и заправляет локон за ухо. Ее пальцы застывают на месте, как будто она не может с собою совладать. Мне ее почти жаль. Почти.

– Ты хотела, чтобы я поехала с тобой, дабы не оставлять меня наедине с твоей мамой? – спрашиваю я. – Боишься, что я могу ей чего-нибудь наговорить?

Кэлли опускает руку и кладет ее себе на колено.

– Маме ты ничего такого не сможешь рассказать. – Неуверенность, которая чувствовалась в голосе еще полминуты назад, пропала. Я начинаю нервно дергать пальцем за дыру в джинсах.

– Следствие чуть не уничтожило мою семью, – тихо говорит Кэлли. – Мама все эти годы винила себя, говорила, мол, если бы они с папой той ночью не уехали, Лори до сих пор была бы жива.

Пафос. Я узнала этот термин в прошлом году из курса по риторике. Пафос — это стиль повествования, цель которого – воззвание к чувствам. Основная идея, которую хочет передать Кэлли, понятна: если я начну ворошить прошлое, которое еще со времен суда все старались забыть, то принесу Гринвудам еще больше боли.

Я сделаю больно Мэгги, которая подобрала меня той ночью на заправке, спасла от детдома и всегда клала лишний сэндвич в ланчбокс Кэлли на случай, если папа залез ко мне в карман куртки, пока я спала, и украл деньги на обед.

Я не свожу глаз с закатного солнца на горизонте. Вспоминаю Лори Коули, ее руки, которые всегда пахли лосьоном с сиренью, когда она аккуратно убирала непослушные локоны у меня со лба. Представляю себе ее тело, опухшее после реки, бесцветное, не считая синего кольца вокруг шеи. «Такое мог сотворить только монстр», – заявил окружной прокурор, когда выкладывал перед жюри фотографии трупов жертв. К горлу подкатывает ком тошноты.

Я вдруг начинаю завидовать Уайатту Стоуксу, и такое со мной случается уже не первый раз. Если он виновен, то, по крайней мере, ему не придется жить с этой виной вечно.

***

«Не вечеринка» оказывается загородным пикником, недалеко от трассы и трейлерного парка, где мой отец иногда играл в покер с напарниками. Мы паркуемся в высокой траве, спускаемся по тропинке и выходим в поле. Вдалеке я замечаю амбар. Болтовня у костра затихает, когда все поворачиваются посмотреть, кто приехал.

Девушка с бумажным пакетом в руке подходит к нам первой.

– Я уж думала, ты не приедешь. – Она наклоняется и чмокает Кэлли в щеку. Меня передергивает от мысли, что она чмокнет и меня, хотя и так понятно, что такой угрозы нет. Девушка отходит на шаг назад. У нее волосы каштанового цвета, который у плеч переходит в светлое омбре.

– Охренеть, – выдыхает она. – Тесса?

Я почему-то гляжу на Кэлли. Она закатывает глаза, как будто говоря: «И чего ты на меня уставилась?». Я прочищаю горло и киваю знакомой. Не считая крашеных волос, Сабрина Хейс совсем не изменилась.

– Привет, Сабрина.

Какие-то гости наклоняются друг к другу и начинают шушукаться. Мне слышится мое имя. Вокруг костра сидит, как я насчитала, семь человек. Какой-то парень в бейсболке «Стилерз» тянет шею, чтобы посмотреть на меня. Отхлебнув пива, он снова отворачивается к костру – по-видимому, я не произвела на него особого впечатления. Сабрина наклоняет голову к Кэлли.

– Так вот почему я все выходные не могла до тебя дозвониться?

Из темноты выходит еще один парень. Капюшон толстовки бросает тень на его лицо. Он останавливается возле Кэлли и снимает капюшон, проводя рукой по коротким волосам.

– До нее никто не мог дозвониться. Студентке мы теперь не ровня.

Губы Кэлли растягивает фальшивая улыбка. Парень ухмыляется. Он касается Кэлли плечом – есть в этом что-то необычайно интимное. И тут до меня доходит: Кэлли когда-то спала с ним. Его зовут Райан Элвуд. Тот самый Райан, что на переменах без остановки гонял в футбол, пока мы с Кэлли и Ариэль собирали в поле дикий зеленый лук, чтобы поиграть, будто мы готовим суп.

У Райана раньше были непослушные светлые волосы, стриженные под горшок, и круглое лицо. Теперь он вытянулся и подкачался там, где надо, но неуклюжие мальчишеские привычки у него так и остались. Например, он отводит глаза и кивает, когда говорит мне: «Привет, че как?».

Сабрина протягивает бумажный пакет с выпивкой Кэлли, но та качает головой в ответ.

– Я со своим.

Мы перекочевываем к костру, Кэлли держится в стороне. Она достает из сумочки флягу и откупоривает ее. Настоящую флягу – я думала, такие бывают только в вестернах. Я качаю головой, когда Сабрина предлагает мне выпивку. Кто-то ведь должен довезти нас домой в сохранности.

Райан ловит мой взгляд и кивает на перевернутый ящик из-под молока, предлагая мне сесть. Я присаживаюсь рядом с девушкой в джинсовых шортах и ковбойских сапогах. Она вытягивает длинные загорелые ноги, а потом поворачивается ко мне.

– Поверить не могу, что это ты, – говорит она изумленно.

Я отвечаю Эмили Реймс неуверенной улыбкой. Нижняя губа у нее теперь проколота, а гладкие золотистые волосы, которым я когда-то завидовала, выкрашены в платиновый блонд и висят на концах сеченой бахромой. Она потягивает пиво.

– Не пойми неправильно, не хочу показаться грубой, но все-таки: зачем ты вернулась?

Я стискиваю в ладонях неоткупоренную банку пива, которую мне кто-то передал.

– Навестить папу.

Эмили вежливо кивает. Я не могу понять, помнит ли она, что мой отец – вооруженный грабитель. Я решаю, что не стану никому здесь говорить о его смерти. Да, технически это «не вечеринка», но им наверняка кажется, что это их ночь, что в жизни нет ничего лучше, чем вот так сидеть под безоблачным небом и согреваться разнообразным спиртным. Не хочется портить им настроение.

– От Ари что-нибудь слышно? – Эмили задает вопрос всей компании: видимо, отчаянно ищет причину со мной не разговаривать. Кэлли с Сабриной садятся на последний незанятый ящик спиной к спине, чтобы уместиться на нем.