Он выпустил ее руку, и Эйврил, отступив, наткнулась на стол. Сердце ее колотилось в первобытном страхе перед мужской силой.

— Как они узнают, ваша ли я женщина…

Она осеклась.

— Вы поистине юны и невинны, — улыбнулся он. — Что, по-вашему, они думают, я делаю здесь каждый раз, когда прихожу? Всё они узнают, как узнали бы волки. Поэтому вы по-прежнему будете спать со мной в одной кровати и выйдете отсюда с моим запахом на теле. Или вы желаете ускорить события, выйдя отсюда прямо сейчас, чтобы нас обоих убили?

— Я выбираю жизнь, — произнесла Эйврил и сжала пальцами край стола, чтобы почувствовать себя увереннее. — И не сомневаюсь, что вы — меньшее из двух зол. — Она с гордостью заметила, что высоко держит подбородок, хотя голос слегка дрожит. — Несомненно, угроза смерти — преувеличение. Вы собираетесь выпустить меня отсюда завтра?

— Они должны к вам привыкнуть. Здесь, за закрытой дверью, вы — загадка, которую не терпится разгадать. Одетая как мальчишка, занятая работой, вы будете привлекать их намного меньше.

— Но почему бы вам просто не отпустить меня? Почему не подать сигнал поисковым лодкам и не сказать, что нашли меня на берегу?

— Потому что вы видели мою команду. И знаете слишком много.

Сказав это, он потянулся за открытым складным ножом, лежавшим на столе. Эйврил наблюдала, как скрывается тяжелое лезвие в рукоятке.

— Я могу обещать вам, что не пророню ни слова, — наконец произнесла она.

— Да? Вы закроете глаза на то, кто мы, только ради собственной безопасности?

— Я…

Она не могла так поступить и знала, что он прочел это по ее лицу.

— Так я и думал. — Люк сунул нож в карман и отошел от стола. — Я вернусь через полчаса, будьте в постели.

Эйврил собрата тарелки, смахнула со стола крошки, хлебные корки завернула в тряпку и заткнула пробкой винную бутыль. Она не намерена жить в грязи даже в заключении.

Она подмела возле очага влажной метелкой, сделанной из прутьев, и подбросила свилеватое полено в очаг. Просоленное дерево вспыхнуло синим и золотым огнем, пока она возилась с оконной занавеской. Пусть то, что должно случиться, по крайней мере, случится вдали от посторонних глаз. Она вытерла слезу тыльной стороной ладони.

«Я — Хейдон. Я не выкажу страха, не стану просить, умолять и плакать».

Поклявшись себе в этом, она повернулась к отсыревшей во влажном воздухе постели. С тем же желанием она легла бы в крысиное логово. Эйврил перетряхнула одеяла, разгладила сбившийся комьями матрас, накрыла его простыней, которая все это время служила ей юбкой, и, как могла, взбила подушку.

Она осталась в рубашке Люка, с рассыпавшимися по плечам волосами. Смерила кровать долгим взглядом. Затем откинула одеяло, легла, укуталась в одеяло и принялась ждать.

Люк провел некоторое время возле костра, наблюдая за тем, как играют в кости в одной палатке, храпят в другой, затем рассудил спор Харриса и Хорька по поводу лучших питейных заведениях Лиссабона. Напряженность в команде ослабла благодаря охоте за предметами, выброшенными морем в течение дня. Ничего ценного не нашлось, однако выловленного бочонка с духами хватило, чтобы поднять настроение моряков.

Люк не спешил возвращаться к небольшому зданию лечебницы, стараясь не думать об Эйврил. Он хотел, чтобы она оставалась лишь проблемой, которую нужно решить. Никто из его людей не хотел оказаться здесь, большинство из них, скорее всего, умрет, и у него нет желания растрачивать свою жалость на какую-то девчонку, которая, если повезет, выйдет из этой передряги живой, хотя и куда менее невинной.

— Спокойной ночи, — сказал он наконец и зашагал по направлению к лачуге.

Вслед ему раздавалось недвусмысленное хихиканье, но он предпочел не обращать на это внимание. Он едва мог держать свои мысли в узде. Первыми несли вахту Харрис и Хорек — достаточно надежные парни, и ему не было нужды напоминать им, что делать.

Когда он отворил дверь и вошел внутрь лачуги, там царила чистота. Светила лампа, в очаге потрескивали поленья. Вдыхая запах дыма, Люк думал, что вряд ли когда-нибудь это место было столь же уютным, как сейчас. Одного взгляда на постель хватило, чтобы развеять любые мысли о желании Эйврил создать соответствующую интимному моменту атмосферу: она лежала под одеялом вытянувшись и не шевелясь, пальцы ног на одном конце одеяла образовали холмик, на другом — едва виднелся ее нос. Люк старался не смотреть на выпуклости, весьма живописно проступающие между этими двумя вершинами.

— Эйврил?

Он осторожно прошел на середину комнаты и сел, чтобы снять сапоги.

— Я не сплю.

Ее голос был холоден, как и тело. Он заметил блеск отраженного света в ее глазах, когда она повернула голову в его сторону.

Люк бросил плащ и рубашку на спинку стула. Когда он взялся за пряжку ремня, услышал, как Эйврил сделала глубокий неровный вдох. Однако же он не собирается раздеваться в темноте, ей придется или привыкнуть к этому зрелищу, или закрывать глаза.

— Вы никогда не видели прежде голого мужчину? — спросил он, высвобождая ремень из пряжки.

— Нет. Я хотела сказать — да.

Эйврил трудно было найти ответ. Кашлянув, она попыталась снова:

— Я была воспитана в Индии. Садцху и другие святые люди часто ходят голыми.

Кроме того, она видела рисунки на стенах тамошних храмов, хотя и предполагала всегда, что там чудовищно все преувеличено.

— Они покрывали себя пеплом… — добавила Эйврил.

Начав говорить, она уже не могла остановиться.

Люк не сказал ни слова, просто отвернулся к стулу, снял штаны и бросил их поверх другой одежды. Рот Эйврил закрылся со странным звуком, но глаза закрываться отказывались. Перед ней был не измазанный пеплом истощенный отшельник, сидящий под священным фикусом с чашей для подаяния и глядящий на мир дикими темными глазами. Люк был… Она подыскивала определение, остановившись на «впечатляющий», которое тем не менее казалось недостаточным для этой золотистой кожи, крепких мышц, широких плеч, мускулистой спины, узких бедер и…

Он обернулся, ее рот приоткрылся снова, затем, впрочем, чтобы выпустить сдавленный вздох.

— Видите, как вы на меня действуете? — сказал он, подходя к постели и, по-видимому, совершенно не испытывая стыда.

— Прекратите! — отрезала она, но сразу поняла, как смешно это прозвучало в свете того, что должно вот-вот произойти, унизительное и болезненное. — Перестаньте вы этим размахивать!

Последнюю фразу она произнесла тоном, который ее тетя использовала для того, чтобы отчитывать прислугу.

Люк фыркнул от смеха — впервые от настоящего веселого смеха, который она услышала от него.

— Эта часть мужского тела делает то, что хочет. Вы можете закрыть глаза, — предложил он.