гибок, глаза смотрели пристально, а улыбка, едва трогавшая его узкие губы, завораживала.

— Когда убили отца, мать отдала меня в школу Кардинских единоборств. Это был, на ее взгляд, единственный шанс отвести от меня подозрение. Я научился драться, убивать и изворачиваться. В это есть какой-то особый смак, уходить от неприятностей в последний момент, не находишь?

— Как ты познакомился с Мэйсиром?

— С ним знаком не я, а моя матушка. Когда-то пути моего отца и ойра Мэйсира пересекались. Возможно, они даже над чем-то работали вместе. Потому что несколько месяцев назад Мэйсир пришел к моей матери с просьбой. Какой, ты догадалась уже, наверное. Мать долго не выдавала моего секрета, но Мэйсир рассказал о девушке, которую изуродовали палачи…

Я отвернулась и задержала дыхание. Порой мне все же не удается вовремя спрятать свои чувства. Особенно, когда разговор заходит о моих шрамах.

— Скажи, — Сани подошел и сел на стул, поставив на край кровати миску с месивом, — ты можешь показать мне свое тело?

Я распахнула глаза и уставилась удивленно на этого странного парня.

— Не в том дело… — усмехнулся он. — Просто ты могла бы мне показать свои шрамы, как лекарю. Я, конечно, совсем еще молод и неопытен. Но тем не менее, искусственную кожу на основе рецепта отца я смог изобрести.

Дрожащей рукой я дернула завязки на вороте. Кружевной воротник перестал душить. Медленно расстегнув пуговицы на груди, я с каким-то особым удовольствием смотрела, как щеки Рыжего покрываются румянцем. Совсем он пацан еще. Чтобы спустить платье до пояса, пришлось снова сесть на кровати. Когда я оголила плечи и грудь, Сани шумно выдохнул и выругался сквозь зубы. Платье опустилось до талии, открывая верх живота. Я наклонилась вперед, чтобы моему новоиспечённому лекарю была видна спина.

Холодные тонкие пальцы прошлись по рубцам вдоль позвоночника, пробежались по рытвинам на правом плече, затем по-хозяйски приподняли левую и правую грудь поочередно, повторяя рисунок шрамов под ними.

— Это невозможно вылечить, Гэб. — Сани сглотнул, а потом пристально посмотрел мне в глаза. — Но рубцы можно сделать более гладкими, и они постепенно сравняются с цветом кожи. Это я могу тебе пообещать. Но не больше. Мне не на ком было экспериментировать, и я не знаю, насколько широки возможности рецепта моего отца. Но я продолжу работать над этим.

— Я ничего не просила.

— Ты нет, а я прошу. Я прошу тебя испытать на своем теле это изобретение. Я прошу тебя, как ученый. Это уникальная возможность посмотреть, на что эта мазь способна на самом деле. А для тебя это возможность вернуть свое тело.

— Мое тело со мной, Сани, — дернулась я, прикрывая наготу. Оденусь потом. Все равно, как я поняла, мне придется наряжаться в новое. — За предложение спасибо, я воспользуюсь.

Рыжий кивнул, прикоснулся к моим плечам и уложил меня на подушку.

— Закрой глаза и расслабься. Сначала я протру твое лицо очищающей микстурой, затем обеззаражу, немного будет щипать. После начнем накладывать слой за слоем новую кожу.

Я недоверчиво посмотрела на застывающую в миске серую жижу, но не стала высказывать свои подозрения. Закрыла глаза и, как посоветовали, расслабилась. Не каждый день из тебя делают другого человека. Нужно получать удовольствие!

7 Новая маска. Розалинда

Сани работал аккуратно, стараясь не причинять мне боль или неудобства. Кожу немного щипало, потом жгло, потом наоборот лицо сковал неприятный холод. Каждый слой должен был схватиться с предыдущим, так что мне пришлось лежать почти три часа не шелохнувшись. Я уже готова была послать всех к черту, когда услышала долгожданное:

— Еще один слой, потерпи еще чуть-чуть, — вполголоса сказал Сани, — этот уже завершающий. Он выровняет поверхность и даст натуральный оттенок коже. Надеюсь, что сравняет тон с твоим.

Я чувствовала, что парень волнуется. И это подкупало. Мне нравилось, что он не врет, а говорит так как есть. Было жутко интересно, что же в итоге получилось, но Сани шикнул на меня, попросил лежать смирно и молчать до конца процедуры. Еще пятнадцать минут и, наконец, были произнесены заветные слова:

— Все, готово!

Я открыла глаза, попробовала улыбнуться и почувствовала, как натянулись мышцы на лице от легкого движения. Господи, как я все это носить буду?

Сани помог мне подняться с кровати и подвел меня к зеркалу. Я долго и придирчиво осматривала свое новое лицо. Простушка, как есть простушка. Пропал мой узкий точеный носик, и подбородок стал шире, а щеки выглядели так, словно я месяц сидела за обеденным столом. Но в целом смотрелось не так уж плохо.

— Ты можешь потрогать, Гэб! Ну же… — Рыжий стоял, сложив руки на гордо выпяченной груди.

Дрожащие пальцы прикоснулись к едва теплой поверхности искусственной кожи. Она и впрямь слилась с моей, и даже переходов по контуру не было видно. Но главное, теперь лицо не рассекал уродливый шрам.

— Ты волшебник, Сани, — почти шёпотом выдала потрясенная я.

Рыжий, довольный похвалой, кивнул, а затем засуетился и вытащил из огромного гардероба заранее приготовленный чехол с нарядным платьем.

— Нам нужно поторопиться. Ты должна быть полностью готова к приходу гостей.

— А как же горничная этой? — я кивнула в сторону спальни.

— Свой человек. Она не обратит никакого внимания на то, что ты находилась в ее комнатке.

— Зачем же было ее усыплять?

— Теряешь хватку, Гэб! Через несколько дней тебя, встретит большой мир. Просыпайся, иначе не выживешь!

Я поежилась. Действительно, за годы невольного заточения, наверное, стала немного беспечной. Но это обычной девушке принято быть легкомысленной и поверхностной, мне же этого никто не простит. И уж о том, что порой вот таким мелким игрокам приходится быть усыпленными, отравленными или ограбленными — чтобы на них не падало подозрение — я могла и не забывать.

Сани помог мне переодеться. Бальное платье было выполнено по всем правилам современной моды — длиной до пола, с легкой струящейся юбкой и жестким корсетом, украшенным искусной вышивкой. Слегка прозрачная ткань, усыпанная камнями и мелкими завитушками, прилегала к груди, обхватывала плотным воротом шею и свободно лежала на руках.

Сани усадил меня перед зеркалом, сам расчесал волосы и сделал прическу. Хорошо уложенные в корзинку локоны и зализанная челка вполне дополняли образ провинциалки.

Ровно на той минуте, когда темно-лиловый, в тон платью, цветок был приколот к моей длинной челке, из спальни раздался стон. Затем звук падающего тела, еще один стон и громогласное:

— Прессита! Где же ты! Подай воды срочно! Что за поганое вино здесь подают! О, моя голова!

Прессита, та самая горничная, что