— Да, это ужасное происшествие.

— Разумеется, но вы не знаете еще, в чем весь ужас.

— Что вы имеете в виду?

— Я вам еще не все рассказала, доктор Ларенц. Самое ужасное — это не смерть отца и не то, что я забила до смерти невинную собаку.

— А что же?

— По-настоящему страшно то, что никакой собаки не существовало. Терри никогда не было. Мы однажды подобрали кошку, а не собаку. Искалеченный трупик Терри до сих пор преследует меня в кошмарных снах, но, по крайней мере, я теперь точно знаю, что это лишь плод моей больной фантазии.

— Как вы это узнали?

— Ох, потребовалось немало времени. Я впервые заговорила об этом на моем первом сеансе психотерапии. Мне тогда было восемнадцать или девятнадцать лет. А раньше я не решалась никому признаться.

«О боже», — подумал Виктор, машинально поглаживая дремавшего у его ног Синдбада, который и не подозревал, какой необычный разговор ведет его хозяин. Бедную девочку десять лет мучило чувство огромной вины. Это, пожалуй, самое тяжкое в шизофрении. Большинство галлюцинаций подчинены одной задаче — внушить больному, что он злое, никчемное, недостойное жизни существо. Нередко шизофреники слышат голоса, призывающие к самоубийству. И часто бедняги слушаются их. Посмотрев на часы, Виктор удивился, сколько времени прошло. Сегодня уже не получится вернуться к интервью.

— Ну хорошо, госпожа Роткив. — Он демонстративно встал, давая понять, что беседа окончена, и двинулся к Анне. Неожиданно закружилась голова. — Как я уже неоднократно говорил, я не могу проводить здесь с вами терапию. — Он надеялся, что сможет дойти до двери не шатаясь.

На лице Анны ничего не отразилось. Потом она тоже встала.

— Разумеется, — ответила она с удивительной живостью. — Я все равно рада, что вы меня выслушали. Я последую вашему совету.

Когда она пошла к двери, у Виктора вдруг мелькнуло какое-то слабое воспоминание, но сразу же исчезло.

— С вами все в порядке?

Ему было неприятно, что она так скоро заметила его слабость.

— Да-да, все хорошо.

Как странно. У Виктора было такое чувство, словно он после долгого плавания ступил на землю.

— Где вы, кстати, остановились? — спросил он, желая перевести разговор на другую тему. Они стояли в коридоре, и Виктор распахнул входную дверь.

— «Анкерхоф».

Он кивнул. И правда, где же еще. Только в этом трактире можно было найти комнату в несезонное время. Хозяйка, добродушная Труди, три года назад потеряла мужа-рыбака.

— Вы уверены, что вам не нужна помощь? — не сдавалась Анна.

— Не волнуйтесь, со мной такое бывает, если я резко встаю, — соврал он, опасаясь, как бы слабость не оказалась предвестником простуды.

— Ладно, — успокоилась она. — Тогда пойду к себе. Надо еще упаковать вещи, паром же уходит рано утром.

Виктор порадовался этим словам. Чем быстрее она покинет остров, тем скорее к нему вернется покой. Он протянул ей руку, и они попрощались.

Все умны задним умом. Если бы Виктор внимательнее прислушался к этому первому разговору, то распознал бы завуалированные предупреждения. Но он безмятежно пошел в дом, даже не посмотрев Анне вслед. Она на это рассчитывала. Как только дверь закрылась, женщина решительно зашагала на север. В сторону, противоположную гостинице «Анкерхоф».

Стоило Анне уйти, как раздался стук в дверь. На пороге стоял бургомистр Хальберштадт. Виктор поздоровался с пожилым человеком и пожал ему руку.

— Спасибо, что позаботились о генераторе. Когда я приехал, было тепло.

— Я рад, господин Ларенц, — коротко ответил бургомистр и непривычно быстро убрал руку.

— Что привело вас ко мне в непогоду? Я думал, почту привезут лишь послезавтра.

— Да-да, послезавтра. — В левой руке Хальберштадт держал палку, которой принялся выбивать песок из рифленой подошвы черных резиновых сапог. — Я пришел по другому делу.

— Отлично. — Ларенц сделал приглашающий жест. — Заходите. Кажется, скоро пойдет дождь.

— Нет, спасибо. Не хотелось бы вам мешать. У меня только один вопрос.

— Да?

— Что это за женщина, которая только что к вам приходила?

Виктор опешил от такой прямоты. Вежливый и сдержанный Хальберштадт никогда раньше не вмешивался в чьи-то личные дела.

— Конечно, это меня не касается. Но на вашем месте я был бы осторожен. — Бургомистр сплюнул через перила веранды жевательный табак на дорожку. — Чертовски осторожен.

Чуть прикрыв глаза, словно его слепило солнце, Виктор внимательно посмотрел на Хальберштадта. Ему не нравились ни тон, ни содержание его речи.

— Простите, на что вы намекаете?

— Да ни на что я не намекаю. Я честно говорю. С этой женщиной что-то не в порядке.

Виктор привык к тому, что здоровые обычно с подозрением относятся к психически больным людям. Однако его удивило, что Хальберштадт так быстро заметил болезнь Анны.

«А кто здоров-то? Уж точно не я».

— Не волнуйтесь об этой даме… — начал было он.

— О ней-то я и не думаю. Я боюсь, как бы с вами не произошло чего плохого.

Моментально все вернулось. Окончилась краткая передышка, которую вызвало вторжение Анны и ее чудовищная история. Жози. Миллион различных импульсов могли вызвать в мозгу Виктора воспоминания о дочери. Например, угрожающий тон, каким говорил бургомистр.

— И как это понимать?

— Так и понимать. Я считаю, что вам грозит опасность. Я уже сорок два года на этом острове и повидал немало людей. Разные люди к нам приезжают. Бывают хорошие люди, которым мы рады, которых хочется видеть чаще. Такие люди, как вы. А про других я с первого же взгляда понимаю, что от них одни проблемы. Я не могу это объяснить. Может, шестое чувство. Но я моментально это понял, как только увидел эту особу.

— Расскажите же мне, наконец! Что она вам такого ужасного сказала?

— Да ничего не сказала, мы с ней вообще не разговаривали. Я только наблюдал за ней издалека, а потом пошел следом до вашего дома.

«Как странно, — подумал Виктор. — Только что Анна рассказывала мне совсем иное. Но зачем ей врать мне про встречу с Хальберштадтом?»

— Хиннерк тоже сказал, что она вела себя чертовски странно в его хозяйственном магазине пару часов тому назад.

— В каком смысле странно?

— Она попросила какое-нибудь оружие.

— Что?!

— Да, вначале попросила гарпун, а потом купила разделочный нож и много метров лески. Хочется узнать, что у нее на уме?