На секундочку отвлекусь. К слову пришлось.

Вот у вас была в детстве девочка, которую вам всегда ставили в пример?

Ирочка то, Ирочка се. Ирочка отличница. Ирочка серьезная. Ирочка слушается маму и папу. Ирочка такая вежливая. Ирочка ладит с младшим братом и не дает ему щелбанов. У Ирочки все тетрадочки чистенькие, в обложечках. У Ирочки первый взрослый разряд по художественной гимнастике. Ирочка в пятнадцать лет стала мастером спорта.

При этом Ирочка была на голову выше вас и все ее одежки вам переходили по наследству, потому что Ирочкина мама и моя были как сестры. А Ирочка еще и аккуратная, и все ее платьица и свитера были как новенькие, а не то что…

Однажды я отомстила Ирочке. Не нарочно. Так получилось.

У меня был день рождения. Советский день рождения советской девочки в десять советских лет. Ирочка осталась у нас ночевать. А до этого было много еды, мандаринов, ситро и мороженого крем-брюле. Спать нас уложили на одной тахте. А ночью все вышеперечисленное меню из меня поперло. Верхом пошло. Со сна я даже не поняла, что случилось. Ирочке не понравился душ посреди ночи из полупереваренных продуктов, и она больше у нас ночевать не оставалась. Обиделась, наверное.

Так вот. Ирочка никогда не носила трусов под купальник. Теперь я думаю, что, может быть, она потому и стала мастером-перемастером и хозяйкой собственной спортивной школы.

А я стеснялась. Белых трусов из-под чёрного купальника.

Зал, в котором мы занимались (младшая группа), был разделен на две части. Справа были снаряды для спортивок – девочек из секции спортивной гимнастики. Всякие бревна (ну, не совсем всякие, а специальные). Брусья и даже батут. Огромный такой и классный. А у нас только маты (не те, что вы подумали) и зеркала.

Как так получилось, что в зале не оказалось ни одного тренера, – не помню. Но мы, художки, помчались на половину спортивок. Ага. И я помчалась. Правильно. На батут. Вскочила я на сетку, попрыгала немного, типа на месте. А потом решила, что могу попробовать высоко прыгнуть. Но не только я так подумала. А еще три девочки. Только они раньше меня подумали и все одновременно прыгнули.

Как я летела с батута, я не помню. Но свидетели говорили, что красиво летела. Как дельфин. Или ласточка, потому что низко. Будто к дождю.

Доктор из скорой помощи сказал, что я еще хорошо отделалась. Не легким, конечно, испугом, а переломом правой ноги, вывихом локтя и сильным ушибом головы.

А я вот думаю, что не замешкайся я на батуте, заправляя белые трусы под черный купальник, могла бы стать как Ирочка. Мастером-перемастером и хозяйкой спортивной школы.

Были бы у елочки ножки

– Проспаааалиии! – мамин вопль разбудил и меня, и Ритку. Мы вскочили с постелей. Ритка тут же захныкала, – что с нее возьмешь? Малявка!

– Девочки, быстренько, быстренько одеваемся, опаздываем! Опаздываем! – мама натягивала на Ритку колготки, почему-то задом наперед. Ритка ныла и терла глаза руками. Я влезла в школьную форму, застегнула фартук.

– Папа уехал, а я забыла будильник включить! На улице очень холодно! Очень! Шарф, варежки, все проверь, доня. На санках отвези ее в сад, а я убежала. Меня Петрович убьет! – мама дергала никак не застегивающуюся молнию на своих сапогах.

– Не повезу я ее в сад… – заныла я. – Я сама опаздываю. У нас утренник днем, а вместо первого урока будет репетиция. А я там пою и танцую. И стих у меня!

– Все успеешь! Ты ж у меня взрослая! И помощница! – мама чмокнула нас обеих, и дверь за ней закрылась.

– Я ш табой не пойду в шад! – заявила Ритка и стала снимать колготки.

– Ты слышала, что мама сказала? – разозлилась я.

– Думаешь, мне охота с тобой переться по морозу! Моя школа совсем в другой стороне!

– Я дома аштанусь. Шама! – сестра наконец справилась с колготками и полезла обратно под одеяло.

– Щазжа! – заорала я, схватила сестру в охапку, напялила на нее колготки, шерстяные рейтузы, платье, свитер, платок повязала под шапку, шубу и валенки. Сверху обмотала бабушкиным платком и, накинув шубу и на себя, выскочила во двор, на ходу надевая шапку на всклокоченную голову.

– Тока слово мне скажи! – предупредила я маленького тряпичного болванчика, в которого превратилась сестра. Она что-то промычала в ответ, но я запирала дверь и не обращала на нее никакого внимания. – Молчи лучше!

Усадив ее в санки, я помчалась в сторону детского сада.

Темно. Морозно. Снег был не белым, а каким-то голубым.

Редкие прохожие, укутанные до самых глаз в шарфы-шапки, торопились к остановке. Снег громко хрустел под ногами. «Хрипс-хрипс, хрипс-хрипс». Я бежала и пыталась в такт своему бегу повторять стихотворение, которое должна была читать на новогоднем утреннике.

Были бы у елочки ножки,

Побежала бы она

По до-ро-жке.

Заплясала бы она

Вместе с нами,

Застучала бы она

Каб-луч-ками.

Закружились бы на елочке

Игрушки –

Разноцветные

фонарики,

Хлопушки.

– Уфф… Черт… Забыла… – бормотала я, все так же в такт, слегка задыхаясь. – Закружились бы? Замотались бы? Закрутились бы? Черт, – я тянула за собой санки и пыталась подобрать забытое слово в стихах…

Сестра что-то опять промычала. Я обернулась и поправила наползшую на ее глаза шапку.

– Завертелись бы на елочке флаги. – Как это флаги бы завертелись? Они что, вертушка? – недоумевала я. – Как там дальше-то?

…Из пунцовой и серебряной Бумаги.

Засмеялись бы на елочке

Мат-реш-ки

И захлопали б от радости

В ла-дош-ки.

– У матрешек-то и ладошек нет! – задумалась я.

Потому что нынче ночью

У ворот

Постучался развеселый

Новый год!

Новый, новый,

Молодой,

С золотою бородой!

– Если Новый год молодой и новый – откуда у него борода? Надо будет у мамы спросить, решила я и отворила калитку детского сада.