— И куда вы пойдёте? — в свою очередь поинтересовался Мочалов у отца Никодима. — Везде банды, голод, разруха и заражённые. До службы в церкви у вас была специальность?

— Мельник я. И отец мой был мельником, и дед.

— Пока у нас нет мельницы, но думаю, что вы вполне сможете у нас устроиться просто так.

— Хлеб задарма не привык вкушать, — покачал головой священник.

— Видите ли… была у нас попытка создать православную общину… только нахрапом и в нетерпимой к иным верующим форме, — Мочалов внимательно посмотрел на отца Никодима.

— У каждого свой путь к богу и невместно заставлять кого-то.

— Потребовали от меня одно из зданий отдать под церковь, а людей иноверцев выгнать, но я им отказал.

— И правильно сделали, — кивнул отец Никодим. — Иногда и в поле не зазорно помолиться, зачем же всех силком в храм загонять? В старые времена говорили: «Мой храм — лес родной, а свод — его небо». Дело не в самом храме, а в искренности обращения к богу. Я вот, как все уснут, тоже молился о здравии детей, об их лучшей судьбе. В посадках, а не в храме. И Бог услышал мои молитвы и послал дорогу к вам.

— Думаю, мы с вами сработаемся, — подал ему руку Мочалов. — Я искренне верю, что вы хороший психолог и в трудную минуту поддержите словом людей.

— За то, сын мой, даже не беспокойся, — с чувством пожал ему руку священник. — Ты уже столько добра сделал, я и в мирное время давно не видывал. Очерствели люди душой своей, на злато променяли её. Да и непотребства много друг дружке чинят. От того и послал господь кару им такую во испытание. Кои сдюжат — дальше жить останутся, а нет… — махнул он рукой.

— Антон! — обратился Сергей к подошедшему недавно Девятову. — Будь добр, определи отца Никодима на постой в общежитие.

— Ты уверен?.. — многозначительно посмотрел на него друг.

— Я уверен в том, что у нас пока нет хорошего психолога. Отец Никодим сильно отличается от тех фанатиков, с какими мы сталкивались в Рябиновке. Принципиально.

— Лады, спорить не буду.

— Спаси тебя Бог, добрый человек, — поклонился ему священник. — Вижу, что власть здесь в надёжных, умных руках. Да и людей ты подобрал отзывчивых к чужому горю. А на него, — кивнул он на Девятова — я обиду не затаю. Доверие, оно сразу не приходит.

Люди начали потихоньку расходиться. Кто-то участливо интересовался здоровьем Мочалова, на что Сергей говорил о постепенном выздоровлении, некоторые женщины подходили поблагодарить главу анклава, что не прогнал старого священника и дал ему крышу над головой. Он услышал прерывистое дыхание над ухом и осторожно повернулся к супруге.

— Аленький, ты чего?

— Серёжа… — она старательно вытирала рукой нахлынувшие слёзы. — Знаешь, я раньше сомневалась в своем решении. Все-таки очень всё быстро и неожиданно так у нас с тобой получилось. Боялась опять наступить на грабли. У меня ведь в жизни тоже был период, когда хотелось выть от безысходности… но на руках был маленький Вовка… и только две закадычные подруги помогли, протянув руку помощи в то тяжёлое для меня время… Но после того, как ты не дал уйти отцу Никодиму, у меня не осталось никаких сомнений.

— Так, успокойся и перестань плакать, — он встал и обнял супругу. Погладил её по спине. — После смерти Иры, я как будто закаменел, но сейчас, обретя тебя, начинаю снова чувствовать себя живым.

— Почему?

— По характеру ты мне её очень сильно напоминаешь — понимаешь меня практически с полуслова. И тогда в Рябиновке, как только ты встала за спиной… Ира бы тоже встала… Извини, что я при тебе вспоминаю о ней.

— Я удивилась бы, если бы ты не сравнивал меня со своей прошлой женой. Серёжа, это абсолютно нормально, поверь мне. И я очень рада, что сравнение оказалось положительным. Я ведь тоже обратила на тебя внимание именно тогда. Мужчина, не побоявшийся прикрыть собой беззащитных пленников, достоин уважения. А после наступления твоей, по сути — комы, я испугалась потерять тебя навсегда. И именно тогда решила, что если у нас чувства будут взаимны, как ты выразился — кочевряжиться не буду.

22 июля 2027 года. д. Тополиновка. Раннее утро

— Серёжа, вставай, стреляют! — Алёна легонько тормошила супруга, минутой раньше услышав автоматную очередь, доносившуюся с одного из блокпостов.

— Что? Рацию дай, — он присел на край кровати. Когда супруга подала радиостанцию, Мочалов нажал тангенту. — Это Мочалов. Доложите, что случилось.

— Блокпост два. Сергей Иванович! Задержали малолетних утырков. Их семеро было, но в живых осталось трое.

— Вы там что, с ума посходили, детей убивать?!

— Сергей Иванович, я бы их детьми поостерёгся называть: одно слово — звери.

— Давайте их к моему дому и заодно оповестите Девятова.

— Не спится, Серёга? — в рации возник голос друга. — Я уже тут. Ладно, приведу их к тебе, ты и решай судьбу. Но была бы моя власть — к стенке и нех выёживаться.

— Разберёмся, — ответил ему Мочалов.

Несмотря на ранний час, разбуженные стрельбой, люди стали собираться на улице. А по улице два бойца охраны конвоировали троих подростков со связанными за спиной руками. На вид лет пятнадцать-шестнадцать, одетые в спортивные костюмы и кроссовки, те угрюмо шествовали по селу, затравленно озираясь. У самого дома Мочаловых конвой опередила «Нива», метров на сорок оставив его позади себя. Взвизгнув тормозами, она резко остановилась почти у крыльца Серёгиного дома, и из неё вышел, потягиваясь, Девятов, одетый в шорты и камуфляжную футболку.

— Привет, Серёга! — поздоровался он с вышедшим на крыльцо другом. — Вот черти, не дали поспать.

— Что там случилось?

— Около часа назад старший наряда заметил какую-то активность в близлежащей посадке. Чуть позже из неё вышло семеро вот этих ушлёпков, чуть ли не бегом ринувшихся к блокпосту. Ну, пацаны и пацаны, решил он. Только начал расспрашивать, что да как, а этот, — Девятов указал на самого старшего — достал «бабочку» и пытался пырнуть в живот. Наряд и применил оружие согласно уставу караульной службы: двоих очередью скосили, а ещё двоих прикладами в висок, чтобы дальше не мешали.

— Слышь, начальник, мне шестнадцати нет, —