Наверное, наблюдали за лутинами, когда те отправлялись к другим оазисам, пристанищам различных лутинских родов, живущих глубоко в пустыне.

Больших рогатых ящериц лжетролли считали драконами.

Серокожие были убеждены в том, что все полулисы должны быть могущественными волшебниками и воинами, раз могут подчинить своей воле драконов.

Никодемус невольно улыбнулся. Он представил, что стал рыцарем-кобольдом, который путешествует на настоящем драконе. А затем со вздохом вернулся к реальности. Он был очень уставшим путешественником с пропитанной мочой тряпкой на мордочке. Пожалуй, не может быть более разительного контраста. «Хоть моча не чужая», — с горечью подумал он.

Путники прошли мимо места, где ложе ручья примерно на сотню шагов превращалось в озеро грязи. Грязь и стоявшая сверху жижа сверкали всеми цветами радуги. Выглядело красиво. Из глубины поднимались большие пузыри, лопавшиеся на поверхности с громким чавканьем. Это было что-то новенькое. Ничего подобного в других грязевых озерцах он не видел. Некоторые пузыри держались на удивление долго. Он поймал себя на том, что считает про себя.

Дети тоже пришли в восторг. Внезапно в колонне послышался смех. Некоторые стали бросать камни и комки спекшегося песка в грязевые пузыри. Особенно большой пузырь, похоже, владел защитным заклинанием. Ни один камень не попал в него. Какая-то девочка выбежала из колонны, чтобы проткнуть пузырь пальцем.

— Нет!

Предупреждение последовало слишком поздно. Ребенок прошел в буквальном смысле три шага, а потом закричал и остановился, вместо того чтобы повернуть назад. Вязкая грязь была горячей, словно кипяток. Девочка-кобольд провалилась по щиколотки. Покачиваясь, она попыталась выбраться.

Ее мать хотела броситься на помощь, однако два воина схватили ее. Все смотрели на ребенка, но никто не пытался помочь. Девочку уже не спасти!

Подошел Мадра. Тролль вытянул руку. Но даже его длинных конечностей не хватало.

Девочка рухнула на колени. Подставила руки, но отдернула их, едва пальцы коснулись грязи.

Сквозь пропитанную мочой тряпку Никодемус чувствовал запах обожженной плоти. Сжал кулаки в бессильной ярости.

Лутин не мог избавиться от чувства, что обязан ребенку, что он не должен смотреть в сторону, хотя и не может ничего больше сделать.

Внезапно Мадра ступил в грязь. Сделал поспешный шаг, схватил кроху и вытащил ее на безопасное место. От ступней тролля шел пар, как от свиной ножки, которую вынимают из кипящей воды. Лицо исполина исказилось, но он не издал ни звука. Осторожно положил девочку в тени скалы.

Мать бросилась к малышке. Покрыла ее лицо поцелуями.

Девочка потеряла сознание. Ступни и ноги почти до самых колен стали темно-розового цвета. Прозрачная, слегка желтоватая жидкость сочилась сквозь кожу.

Потеряли свой цвет и руки бедняжки. Маленькие пальчики распухли. Когда мать подняла крохотную ладошку, чтобы поцеловать ее, кожа, словно перчатка, соскользнула с обваренных пальцев.

Из головы колонны пришла Эмерелль. Она не задавала вопросов. Одного взгляда на ребенка было достаточно, чтобы понять все. Мадра с молчаливым уважением кивнул ей. Королева опустилась на колени подле девочки.

Никодемус увидел, как эльфийка сжала в левой руке камень альвов и осторожно положила правую на ногу ребенка кобольдов, вздрогнула, закрыла глаза. Похоже, она тоже испытывала боль. Мать девочки стояла рядом, заламывая руки.

Мадра сел на песок. Его ноги были покрыты большими белыми волдырями.

— Больно? — Никодемус пожалел о глупом вопросе, едва тот успел сорваться с его губ, но было уже слишком поздно.

Тролль мрачно поглядел на лисьехвостого.

— У вас, кобольдов, тоже ведь есть большие медные котлы, в которых вы варите супы и мясо?

Лутин удивленно посмотрел на Мадру.

— Да.

— Ты когда-нибудь ребенком подходил к котлу прежде, чем он совсем остынет?

Никодемус кивнул.

— Представь, что ты не отнял руку. Может быть, хотел проверить свое мужество. — Тролль произносил слова сквозь сжатые зубы, сдерживая стон. — Ты оставил ее на горячей меди.

Пока она не стала пахнуть, как хорошо прожаренное мясо. Пока твоя плоть не сгорела почти до самых костей. Знаешь, если отрезать жаркое, то снаружи мясо серо-коричневого цвета. И только в глубине сохраняется нежно-розовый цвет. Вот представь, что вся плоть на твоей руке стала бы серого цвета. И только потом ты попытался бы ее отнять. Но уже не получится, потому что она прикипела к металлу котла. Ты тянешь, рвешь. И когда она наконец свободна, на металле остаются жалкие остатки твоей кожи. И куски плоти. Вот такое ощущение! — И, чтобы придать своим словам больший вес, Мадра поднял ноги.

Никодемус едва сумел сдержать рвотный позыв. Жесткая, испещренная бороздами кожа начала отслаиваться от подошв.

Так же как кожа девочки.

— Мой путь заканчивается здесь, — произнес тролль.

— Нет. Все будет хорошо. — Лутин смотрел на ноги Мадры, понимая, что говорит чушь.

Великан ткнул его под ребра так, что он едва не свалился.

Никодемус понимал, что это дружеский жест, но тем не менее ощупал ребра, проверяя, все ли цело.

— Для лисьеголового ты хороший друг. Я буду думать о тебе, когда буду умирать.

— Не надо говорить о смерти. Ты же великан. Вы так просто не умираете. Не от горстки горячего песка. — Краем глаза он увидел, как серокожие обращаются к Эмерелль и указывают на Мадру. — Ты такой большой… Такой… — Лутину казалось, что горло у него забито камнями.

— Не реви мне на ноги, пожалуйста!

Никодемус стукнул тролля по колену. Ощущение было такое, словно он ударил скалу.

— Глупец!

— Хороший удар. Наверняка его хватит, чтобы забить дряхлого кролика.

Мадра еще никогда не шутил с ним. Никодемус даже не знал, обладают ли тролли чувством юмора. Но от этого лучше не стало. Товарищ прощался с ним.

Подошла Эмерелль. Бросила быстрый взгляд на ноги Мадры.

Затем посмотрела на полулиса. На ее вымазанном глиной лице не отразилось ничего.

— Почему ты сделал это?

— Потому что я слишком слаб.

— Слишком слаб?

— Да, слишком слаб, чтобы смотреть, как глупый маленький детеныш кобольдов погибает из-за глупости. Теперь я умру вместе с ним.

Она снова посмотрела на его раны.

— Из-за обожженных ног умирать не обязательно.

Тролль раздраженно скривился.

— Только я выбрал неподходящее время, чтобы не мочь ходить. И, к сожалению, я не вижу здесь никого, кто был бы в состоянии нести меня.

— Можно мне коснуться твоих ног?