умерла. Отец, граф Воронцов, все еще молодой мужчина, быстро стал, по выражению своей дочери, «человеком, одержимым наслаждениями и мало уделявшим внимание своим детям». Поэтому дети проводили почти все время в обществе дяди, Михаила Воронцова, который дал им великолепное образование. «Мы свободно говорили по-французски, а также брали уроки итальянского и русского», – писала Екатерина в своих мемуарах. Она демонстрировала необычайный для своего юного возраста ум, ночами напролет читала Бейля, Вольтера, Монтеня и Монтескье. Екатерина впервые встретила эту необыкновенную особу в 1758 году, когда Дашковой было пятнадцать. Великая княгиня пришла в восхищение от этой девушки, которая говорила исключительно по-французски, любила философов Просвещения и старалась держаться грациозно и непринужденно. Для молодой девушки великая княгиня стала кумиром.

В 1759 году шестнадцатилетняя Екатерина Воронцова вышла замуж за князя Михаила Дашкова, известного в обществе богатого молодого офицера Преображенского полка. Она последовала за мужем, когда тот получил назначение в Москву, и в 1960 и 1961 годах произвела на свет двух детей. Однако она не могла забыть великую княгиню, с которой познакомилась в Санкт-Петербурге. Летом 1761 года вместе с семьей она вернулась в столицу и продолжила общение с Екатериной.

В столице у Дашковой жила сестра Елизавета, и ее любовник – великий князь Петр, которые пытались привлечь ее в свой круг, однако сестры оказались совершенно разными во всем. Елизавета, для которой Петр обустроил личные покои и с которой обращался скорее как с будущей женой, чем с любовницей, была неряшлива, груба и отличалась сквернословием. Однако, вознамерившись стать женой Петра, она шла к своей цели с удивительным терпением и целеустремленностью. Она терпела все его измены и устроила брак вчетвером с Екатериной и Станиславом. За все эти годы Петр понял, что она настолько идеально ему подходит, что не хотел теперь расставаться с ней.

Дашкова при дворе вела себя совершенно иначе. Она мало уделяла внимание роскошным нарядам, отказывалась пользоваться румянами, была очень общительной и считалась умной, прямолинейной и гордой. Она не только отличалась идеализмом в своих политических взглядах, но и в личной жизни была на удивление благонравной и находила поведение своей сестры совершенно неприличным. Несмотря на то что Елизавета могла стать коронованной императрицей, Екатерина Дашкова считала, что она жила в постыдном открытом сожительстве. Хуже того, ее сестра вознамерилась заменить женщину, ставшую для Дашковой настоящим кумиром, – великую княгиню Екатерину.

Княгиня Дашкова провела лето 1761 года на даче отца, на берегу Финского залива, между Петергофом, где оставалась императрица, и Ораниенбаумом, где Петр и Екатерина разместили на лето свой двор. Павел оставался с Елизаветой в Петергофе, но теперь императрица разрешила Екатерине каждое воскресенье приезжать из Ораниенбаума в Петергоф и проводить весь день, наблюдая за тем, как ее сын играл в саду. По дороге домой Екатерина часто останавливала карету рядом с дачей Воронцовых и приглашала княгиню провести остаток дня вместе с ней, в Ораниенбауме. Там, в саду Екатерины или в ее покоях, две женщины обсуждали книги или политические теории. Дашкова чувствовала, что нашла собеседницу, достойную ее уровня интеллекта. «Можно сказать, что в России нельзя было найти и двух женщин, которые бы, подобно Екатерине и мне, серьезно занимались чтением», – писала она в своих мемуарах. Во время этих долгих бесед княгиня убедилась, что Екатерина являлась единственной, кто может стать «спасителем нации», и просто необходимо было, чтобы она, а не Петр унаследовала престол. Екатерина не одобряла подобных ее высказываний. Она воспринимала Дашкову как необычайно одаренного, очаровательного ребенка, чье восхищение ею было лестным, а общество приятным. Однако Екатерина реально смотрела на вещи и считала, что к власти она может прийти лишь как законная жена Петра – и то лишь в случае, если ей удастся сохранить свои позиции под натиском Елизаветы Воронцовой. Дашкова, со своей стороны, испытывала по отношению к великой княгине чувство, близкое к благоговению. «Между нами завязалась искренняя и откровенная переписка, которая продолжалась и после, а за ее отсутствием одушевляла и скрепляла мою задушевную привязанность к Екатерине; выше этой привязанности была лишь любовь к мужу и детям».

Великий князь Петр и Елизавета Воронцова не оставили попыток заманить княгиню Дашкову в свой круг. Петр, видя ее восхищение своей женой, предупредил ее, сказав: «Дитя мое, вам бы не мешало помнить, что водить хлеб-соль с честными дураками, подобными вашей сестре и мне, гораздо безопаснее, чем с теми великими умниками, которые выжмут из апельсина сок, а корки бросят под ноги». Дашкова не испугалась и однажды смогла дать Петру отпор. На званом обеде, где присутствовали Петр и Екатерина, великий князь выпил слишком много бургундского и заявил, что один молодой офицер, которого заподозрили в любовной связи с родственницей императрицы, должен быть обезглавлен за столь дерзкий поступок. Дашкова возразила великому князю, сказав, что такое наказание характерно для тирана, «что рубить голову слишком жестоко, что, если бы и было доказано подозрение, во всяком случае, такое ужасное наказание превышает меру преступления».

«Вы совершенное дитя, – ответил Петр, – как это видно из ваших слов; иначе вы знали бы, что отменить смертную казнь – значит разнуздать всякую непокорность и всевозможные беспорядки».

«Но государь, – парировала Дашкова, – вы говорите о таком предмете и таким тоном, что все это должно сильно обеспокоить настоящее собрание; за исключением этих почтенных генералов, почти все, имеющие честь сидеть за вашим столом, жили в то царствование, в которое не было и помину о смертной казни».

«Ну что ж, – заявил великий князь, – это еще ничего не доказывает, или, лучше, потому-то именно у нас нет ни порядка, ни дисциплины; но я повторяю, что вы дитя и ничего не смыслите в этом деле».

Все сидевшие за столом гольштейнцы молчали, но Дашкова продолжала стоять на своем: «Положим, государь, что вы правы; но нельзя же отрицать и того обстоятельства, что ваша венценосная тетка еще живет и царствует». Все тут же уставились на молодую женщину, а потом – на наследника трона. Но Петр не ответил и положил конец спору, показав язык своему оппоненту.

Этот эпизод вызвал всеобщее восхищение Дашковой. Великая княгиня была довольна и поздравила ее; история быстро распространилась и принесла «мне в общественном мнении репутацию отважного и твердого характера», – писала Дашкова. Каждый подобный эпизод усиливал неприязнь княгини к наследнику престола. «Я ясно видела, чего должна была ожидать Россия от наследника – человека, погруженного в самое темное невежество, не заботящегося о счастье его народа, готового управлять с одним желанием – подражать прусскому королю, которого он величал в кругу своих гольштейнских товарищей не иначе, как «король, мой господин».

Княгиня Дашкова была счастлива, когда Петр назвал себя дураком, поскольку считала, что лишь глупец