чтобы вскипятить воду, попить грибного чая. И вот во второй половине дня, когда плененный Юхан невзначай поднял голову и посмотрел в небо, он вдруг протянул:

– О-о!

Все последовали его примеру и увидели, как рваные клочья облаков скрываются от них, потому что путники входили в заросли секвох. Гигантские деревья прятали от людей небо.

– Это большая дорога? – спросила Конопатая сразу у всех. – Та, что идет от моря до Южного базара и дальше?

– Похоже на то, – ответил Меткач. – Пройдем по ней еще немного вперед, а там уж и город.

– Не, – покачал головой Жилявый, – назад. Те места – севернее базара – я хорошо знаю. А это совсем другие заросли, незнакомые. Мы Южнее города вышли.

– Уверен? – спросил его большелодочник.

– Точно.

– Что ж… Пойдем назад. Надеюсь, не сильно промахнулись.

И когда уже, тоскливо вздыхая, с трудом переставляя ноги, они снова повернули на север, Конопатая сказала:

– Скоро вечереть будет, тогда и увидим. От города в ночи зарево, потому как много там огней.

Оба охотника посмотрели на нее с уважением.

– Только с дороги сойти придется, а то из-за проклятых секвох ни черта не видно, – добавила девчонка.

Взяли правее, стараясь не потерять из виду главную лесную магистраль. Когда-то и вдоль нее было много селений, особенно рядом со старым городом, на месте которого стоит Южный базар. Но теперь уж развалины этих деревушек сгнили, а то, что осталось, надежно скрыто сугробами, мхом и лесным буреломом – тайга бережет старые тайны.

Конопатая не хотела думать о чужих словах в голове, поэтому заставляла себя размышлять о том, что теперь будет с базаром. Выстоит ли он против целой армии, не превратится ли последний человеческий город в такие же руины, которые будут медленно разваливаться, гнить, зарастать зеленью?

– Хочешь, уйдем с тобой на восток? – шепнула она Кирюхе.

– Куда? – не понял он. – Что, сейчас?

– Нет же. Просто… Если вдруг все пойдет наперекосяк… Если остатки цивилизации псу под хвост… Мы можем уйти вдвоем и спокойно доживать где-нибудь далеко-далеко отсюда, где, может быть, нет ни людей, ни мутантов, или их так мало, что встретить почти невозможно. Мы не будем думать о продолжении рода и спасении человечества. Только получать удовольствие от жизни. А у тебя, кстати, всегда будет молодая женщина!

Она грустно улыбнулась, заглядывая ему в глаза.

– И когда настанет твой час… Я уйду в вечность вместе с тобой. Зачем мне жизнь в одиночестве или с кем-то другим?

Сжала его ладонь.

Крил закашлялся, поглядел на остальных. Но охотники не прислушивались к их разговору, они вообще не обращали внимания на парня и девушку.

– Ты такие вещи говоришь, как будто сейчас лучший для этого момент. И почему решила, что на востоке никто не живет? Что и опасности там нет? Заразы? Тогда бы все туда уходили.

– Не знаю, – она опустила взгляд. – Так, подумалось почему-то… Может, зря я боюсь те края, где родилась? Может, только там и остались еще места для нормальной жизни? Ведь про восток мы ничего не знаем… Ладно, забудь.

– Нет уж, как это “забудь”?

– Забудь, потому что вот он! – она протянула руку вперед, указывая куда-то над верхушками сосен. – Город.

Небо впереди подсвечивалось оранжевым и это не могли быть последние отсветы заката, ведь солнце исчезло за горизонтом слева от них и было оно красным, а не оранжевым. И еще зарево мерцало. Так, как бывает во время пожарищ. И на фоне темно-синего неба они разглядели несколько черных, дымных столбов, перекрывающих звезды.

– Опоздали, – с горечью сказала Даша.

Жилявый и Меткач невольно взялись за оружие.

– Мы пойдем туда? – спросил кто-то из них в сгущающейся темноте, такой уютной, скрывающей маленький отряд от бушующего впереди смертоубийства.

– А разве мы можем… Чем-то… – Конопатая прикусила губу и была рада, что в сумраке они не видят страх на ее лице.

Охотники молчали. Юхан украдкой шагнул назад, будто это могло отдалить его от опасности, а Вайсман, хоть и остался стоять на месте, вздохнул так тяжко, что было понятно – лезть в новую передрягу ему не хотелось.

– Там Ратник, – подал голос Крил. – Сыскари городские. Они не отдадут город за просто так. А у нас есть оружие, хорошее оружие. Мы можем помочь. И если с одной стороны к городу подступила какая-то сука, то с другой… – он повернулся к Дашке. – С другой просто обязана быть та, что ее раздавит.

Кажется он сам, не понимая того, произнес напутственную речь, одну из тех, которые умеют произносить только бывалые военачальники, речь, подогревающую кровь простых бойцов. Потому что Жилявый, а вслед за ним и Меткач шагнули вперед, и кто-то из них сказал во тьме:

– За хорошее дело можно и сдохнуть! Возьмем еще правее, там река, должна быть тропинка от города к проруби. Все лучше, чем через главные ворота лезть.

Конопатая обняла Кирюху.

– Какой же ты дурак, если думаешь, что я могу давить врагов. Я боюсь! Боюсь всего на свете. Даже саму себя и своих возможностей.

– Если хочешь – останься.

Она отрицательно покачала головой, поцеловала парня – долго, с наслаждением и тихим стоном, прижимаясь к нему всем своим странным, изменчивым телом.

Винтовку оставили Захару, который должен был стеречь Юхана.

“Если сражение закончится, а никто из нас не вернется”, – сказал ему большелодочник, – “делай с ним все, что захочешь, сам же возвращайся на станцию”.

Они вышли из леса, спустились по угору к замерзшей реке. Чем ближе подходили к Южному базару, тем очевиднее становилось, что дела в городе обстоят неважно. За стенами полыхало в нескольких местах, да и сами стены не везде устояли – были видны рваные края провалов, раскиданные бревна. С городских улиц доносились переливчатые раскаты автоматных очередей, сквозь которые пробивались человеческие крики, то радостные, то полные ужаса.

– Прорубь! – крикнул Меткач. – И тропа поднимается к стене, видите?

– Ага, – кивнул Крил. – Место открытое совсем и пожары подсвечивают. Нас могут увидеть, пока поднимаемся. Чего доброго еще свои положат.

– Какие свои, парень? – спросил его Жилявый. – Дыру в стене видишь? Те, кто нападал, уже прошли сквозь нее и свои пытаются их теперь там сдерживать. По крайней мере выстрелы