Глядя вниз, я убеждаюсь, что нам противостоит огромная, почти стотысячная армия.

Сто тысяч крыс против двухсот кошек и двадцати двух человек, спасающихся на последнем этаже самого высокого здания острова Лакруа.

– Будем биться до конца. Если они прорвутся, мы прыгнем вниз, чтобы они не смогли нас распять! – мяукает Эсмеральда.

Бесполезные стенания.

– А если попробовать перебраться по тросу?

Это предложение моей служанки Натали. Меня интересует любой вариант, обещающий счастливое избавление.

– Как это?

– Если протянуть трос от самой высокой точки острова к самому низкому месту на другом берегу, то по нему можно будет скользить, – объясняет Роман.

Теоретически это заманчиво, но практическое осуществление представляется мне сомнительным.

Роман заглядывает в пожарный шкаф и разматывает матерчатый шланг.

– Шланг достаточно длинный, – подает голос Пифагор.

Роман делает лассо и бросает его в направлении дымохода на крыше внизу. Но расстояние превосходит длину шланга минимум вдвое.

– Тут нужен дрон, – бормочет Роман. – Был у меня такой в лаборатории, жаль, не сообразил захватить…

За неимением лучшего он мастерит дротик и бросает его, но недостаточно точно, чтобы крюк зацепился за дымоход.

На наше счастье, на лестничной клетке продолжает бушевать огонь, сдерживающий бурую орду.

Внезапно до меня доносится птичий крик. Что-то знакомое…

Это же «моя» соколиха. Сначала я разбила ее яйца, а потом спасла ей жизнь.

Птица опускается рядом со мной и разражается тирадой на совершенно непонятном мне языке.

Наверное, Шампольон нашел ее и убедил лететь к нам на помощь. Ну, и где он, наш переводчик?

Как растолковать соколихе наше намерение?

Я сосредоточиваюсь и пытаюсь объясниться с ней телепатически.

Будь добра, возьми кончик шланга и перелети с ним вон туда!

Птица наклоняет голову.

Натали тоже сообразила, какая потрясающая возможность открывается благодаря появлению этой неожиданной союзницы. Она прибегает к универсальному языку жестов, сжимая зубами кончик шланга, по-птичьи машет руками, а потом показывает пальцем на дымоход дома напротив.

Соколиха знай себе качает головой и смотрит то на одного, то на другого.

Натали сует ей кончик шланга. Поколебавшись, соколиха хватает его когтями и перелетает через реку. Над крышей дома напротив она хлопает крыльями, зависнув на несколько секунд в одной точке, а потом выпускает лассо… которое падает рядом с дымоходом.

Не судьба. Нам попалась неловкая помощница.

Но соколиха не сдается. После нескольких попыток она все-таки накидывает петлю на дымоход. Теперь нам нельзя терять времени.

Роман делает из проволоки еще одну петлю, чтобы с ее помощью скользить по шлангу-тросу вниз. Он сам ее испытывает и успешно добирается, куда нужно. Там он совершенствует крепеж, после чего принимает на крыше одного за другим два десятка человек, каждый из которых совершает спуск над замерзшей рекой с мешком, где сидят десять котов и кошек.

Меня в компании Анжело, Пифагора и Эсмеральды переправляет моя служанка Натали.

Теперь пора уносить ноги.

Крысы уже добрались до верхнего этажа дома, откуда мы эвакуировались, и немедленно начинают перегрызать матерчатый пожарный шланг, послуживший нам тросом.

Последний человек, собравшийся преодолеть бездну с кошками за спиной, падает и разбивается о речной лед.

Я правильно поступила, что вызвалась переправиться в первых рядах.

До наших ушей доносится разочарованный свист крыс.

Я поворачиваюсь к соколихе.

Поразительное дело: пернатое существо, с которым у меня сначала складывались сложные отношения, стала нашей спасительницей. Это доказывает, что сочувствие может приносить пользу. Я даю себе слово развить этот талант для связи с представителями других живых существ: улавливаешь их отчаяние, потом приходишь им на выручку, а затем налаживаешь успешную коммуникацию.

Эту мысль мгновенно сменяет другая. Судя по всему, моя чудесная соколиха – единственная союзница, которую сумел завербовать Шампольон. Он так боялся эту хищницу, а в итоге только ее и смог уговорить.

Дом, на крыше которого мы находимся, раньше был магазином спортивного инвентаря. Наша молодежь догадывается воспользоваться коньками, чтобы быстрее передвигаться по льду реки.

Они встают на коньки и надевают вместительные рюкзаки, в которых нам, котам и кошкам, удобно и тепло.

Натали спускается на лед и выезжает на середину реки. Остальные люди, на счастье, тоже умеют кататься на коньках, поэтому не отстают от нас.

Холод не мешает наслаждаться скольжением.

На коньках человек мчится раз в десять быстрее, чем если идет пешком.

Мы минуем перегородившие реку баржи и устремляемся на запад.

Я высовываюсь из рюкзака. Ветер приглаживает мне шерсть, нос щекочут снежинки.

Меня восхищает легкость, с какой люди скользят по реке, превратившейся в зеркало.

– Скорее! – подгоняю я служанку. – Сейчас не время медлить, надо увеличить отрыв от проклятых грызунов.

Она набирает скорость. Не сомневаюсь, что именно мои идеи и решения позволили всем нам избежать смертельной опасности.

Что было бы, если бы я не смогла подружиться с соколихой? Лучше даже не думать о том, чем бы тогда все кончилось. Тем не менее у меня нет уверенности, что остальные мне признательны. Неужели все это для них в порядке вещей?

Внезапно Натали резко тормозит.

Нам преграждает путь стена врагов, я вижу круглые уши и острые, как клинки, резцы.

– Тамерлан предугадал, что мы обогнем баржи, – бормочет Пифагор. – До чего умен!

Крысы собираются у нас за спиной и на флангах.

– Нас окружают! – паникует Эсмеральда.

Мы сбиваемся в группу посредине реки, нас засыпает снег.

Все кошки выбираются из рюкзаков и занимают круговую оборону. Двадцать один человек прячутся у нас за спинами.

Крысы издали оценивают нас, мы – их. Натали протягивает мне бинокль.

Над морем бурой шерсти возвышается Тамерлан: его держат две крысы, стоящие на плечах четырех, а те стоят на плечах еще восьми. Эта живая пирамида позволяет крысиному царю обозревать все поле боя.

Я пытаюсь оценить силы неприятеля. Крыс, без сомнения, раз в десять больше, чем участвовало в битве за Лебединый остров. Тогда их были десятки тысяч, теперь – сотни тысяч.

Спасти нас может только чудо. И нам остается только одно: надеяться, что оно произойдет.