Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ее величество меня пригласила…
– Знаю, Рэд.
– Понял. – Он повернулся и пошел назад.
– Спасибо, что предупредил.
– Да без проблем, Амелия.
– Тебе идет футболка.
– Считаешь, цвет подходящий?
– Ну, это не совсем наш нидерландский оранжевый…
– Знаю. Этот оранжевый чуть подзагорел на техасском солнце.
Бросив взгляд через плечо, Руфус заметил, что Амелия едва заметно улыбается.
Он постучал в дверь купе.
– Входите! – послышался голос Саскии.
Она действительно только что вышла из ванны. Ясно по влажному, жаркому, душистому воздуху, с которым ничего не может поделать современная система кондиционирования, невесть как втиснутая в этот древний вагон. Саския в терракотовом халате обмахивалась полотенцем, стараясь разогнать этот жаркий туман.
– Я оставлю дверь открытой.
– Не надо, – ответила она.
– Пусть проветрится.
– Не стоит, сойдет и так.
На самом деле Руфус не хотел закрывать дверь по иной причине – чтобы у людей не создалось ложное впечатление. Но она, похоже, о такой возможности и не задумывалась. Разумеется: о таких вещах заботится этот Виллем, ее помощник. Но сейчас Виллема нет поблизости, так что Руфусу придется взять его работу на себя…
Тут Саския прервала его раздумья: прошла мимо него, слегка задев в тесноте купе, и сама закрыла дверь. А потом заперла.
– Нет покоя от людей, желающих посмотреть на королеву, – объяснила она. – Видно, нечасто здесь появляются царственные особы!
– А сколько здесь еще этих, как вы говорите, царственных особ?
– Нисколько. Я одна. Но понимаю, почему вы решили, что нас много.
Здесь, в Техасе, со своим беглым английским она походила на обычную американку, состоятельную городскую даму. Таких легко встретить в каком-нибудь фешенебельном торговом центре, где они с подругами завтракают после занятий пилатесом. Однако, в отличие от многих таких дам, она не задается. Он помнил, как она резала сельдерей.
– «Царственная особа» – это король, королева или кто-то из их ближайших родственников. Таких людей, кроме меня, здесь нет.
– А эта Корнелия?
– Она из очень древнего и знатного рода. Намного древнее моей семьи. Но она из Венеции. А в Венеции никогда не было королей. Ею правили несколько аристократических домов, выбиравших себе лидера.
– Похоже, она готова любому глотку перегрызть за свою Венецию.
– Я тоже это заметила, – мягко улыбнулась Саския.
– А лорд-мэр?
– И его избирают. Эта должность не передается по наследству. Правда, выиграв эти выборы – очень странные, надо сказать, выборы, типично английские, – становишься лордом. Но это совсем не то же, что принадлежать к королевской семье, – можно даже сказать, нечто противоположное.
– Как это?
– Вообще говоря, большую часть времени и в большинстве мест короли со знатью живут вот так! – И она ударила одним кулачком о другой.
– Ничего себе! А я думал, вы все на одной стороне.
– Будь вы средневековым крестьянином, «все эти богатеи» действовали бы заодно! На самом же деле обычно не так. Разумеется, все это древняя история; мало что оттуда приложимо к нынешним временам конституционной монархии.
– Кстати, – вставил вдруг Руфус. – А чем вы занимаетесь? Я как-то так и не спросил. В Википедии пишут, что у вас в основном символическая роль…
– Ну, прежде всего, лично я владею значительной долей «Ройял Датч Шелл».
– «Шелл»? Той самой «Шелл»? Нефтяной компанией?
– Да. Так что, даже не будь я королевой Нидерландов, все же имела бы определенное влияние на совет директоров… и так далее.
– А «Шелл» ведь в глобальном потеплении виновата побольше многих прочих.
– Это уж точно!
– Интересно… И все же вы – она.
– Кто «она»?
– Королева Нидерландов.
– Верно.
– И как королева…
– Я не могу ни-че-го, – закончила Саския. – Разве что менять выражение лица, когда зачитываю написанную для меня речь в Бюджетный день.
– Стоп-стоп, помедленнее! – рассмеялся Руфус.
– Примерно через десять дней, – объяснила Саския, – состоится первое в году заседание нидерландского парламента. По традиции король или королева приезжают на заседание в старинном экипаже…
Тут Руфус затряс головой.
– Ясно-ясно, все это вы читали в Википедии.
– Ну да. Извините, не хотел перебивать. Просто хочу сэкономить ваши силы. Значит, вы приезжаете, садитесь в центре зала, вокруг толпа народу, все дамы в публике в шикарных старинных шляпах – и вы зачитываете вслух свою речь.
– Очень точное описание. Естественно, речь составляю не я. Где видано, чтобы монарх сам писал себе тексты?
– А кто пишет речь?
– Парламент. У нас в Нидерландах он называется Генеральными штатами.
– А кому зачитываете?
– Генеральным штатам.
– Выходит, вас можно просто выключить из цепочки и сэкономить ваши силы?
– Это имеет символическое значение. И потом, у меня остаются разные выражения лица.
– Точно. На этом месте я и понял, что ничего не понимаю.
– Еще я могу делать паузы. Повышать или понижать голос. Принимать разные позы. Говорить быстрее или медленнее. И когда я так делаю, все думают, что в этом, возможно, выражается отношение или приоритеты нидерландского народа.
– Должно быть, у вас это отлично получается!
– Вы очень добры ко мне, Руфус. А почему вы так решили?
Руфус вдруг ощутил, что у него горит лицо. Кажется, он ступает на опасную почву.
– Да нет, я… я ничего такого не имел в виду. Просто… когда вы выражаете какие-то чувства, у вас выходит… очень красиво. И тепло.
Саския покраснела.
Надо было срочно выходить из неловкой ситуации – и Руфусу пришло в голову, что можно перевести ее в шутку, заговорив о ком-то другом:
– А вот у старины Сильвестра Лина такое бы вряд ли вышло!
Она улыбнулась и покачала головой.
– Нет, речь-то он произнесет, но о том, что он при этом чувствует, нипочем не догадаешься!
Саския кивнула, все еще улыбаясь, и отвела взгляд. Кажется, она думала о чем-то своем.
– И вы говорите, – продолжал Руфус, – что этим можете влиять на события в стране?
– Так говорят, – ответила Саския. – Да, кстати, раз уж зашла об этом речь…
– Что?
– Хочу выразить свои чувства.
– Э-э…
– С первой минуты, когда мы встретились в Уэйко и вы храбро бросились наперерез опасности, чтобы помочь Леннерту, я восхищаюсь вами, Рэд, и глубоко вам благодарна. Когда вы помогли нам выбраться с аэродрома и добраться до