— Оп-па! — Ствол пулемета Толстого дернулся вбок, срезая какую-то хитрую и подвижную паскуду, решившую подкрасться к Еноту. — Весело брат, ай как весело, да?!

— Обхохочешься просто… — Мусорщик прицелился и срезал сразу двоих. — Никак решили отойти?

— Да куда там… — Ган, переместившись ближе к ним, выпустил очередь. — Хотя и впрямь отходят, что это они?

Твари отступали, не справившись с отрядом своим первым натиском. Они быстро отошли, спрятавшись в проходы, выемки и углубления, оставив лежать очень много тел своих собратьев. Енот огляделся, мгновенно покрывшись испариной: в горячке боя он и не предполагал, сколько их было. Те груды окровавленного мяса, что сейчас окружали чистильщиков, поражали одним количеством и видом. Повсюду, куда ни посмотри, изломанные странные фигуры, плавающие в темных лужах собственной крови. Зато и подсумки у него стали на две трети пустыми. А что с другими? По спине пробежали мгновенно выступившие мурашки, и внутри стало жутко холодно…

Не было видно одного из близнецов, но чуть позже его громада появилась откуда-то из выступа, за которым скрывался проход. Мерлин бинтовал предплечье Варягу, прислонившемуся спиной к каменному наросту, свисающему с низкого потолка у входа в пещеру. Капитан, оглядевшись вокруг, передал приказ забивать патронами магазины и пересчитать боеприпасы.

— Мерлин, как закончишь, иди сюда.

Чистильщик подошел чуть позже, подняв щиток забрала и внимательно глядя на командира:

— Лабиринт видишь?

— Вижу, Кэп.

— Нам точно в него. У тебя есть детектор излучений? Уже проверил, да ты молодец… Тогда тебе тоже все ясно. — Капитану очень хотелось снять шлем, давивший свой тяжестью, ставшей неожиданно непривычной, стащить маску… Но нельзя. А детектор, тот самый, что он забрал у Фроста, жизнерадостно вещал о том, что впереди, возможно, лежит источник всех их неприятностей — где-то там, в глубине лабиринта, то ли рукотворного, то ли нет. — Связь работает все хуже, сам видишь. Патронов у нас осталось меньше половины запаса. А сколько впереди наших клиентов, даже предположить не возьмусь. Положили мы немало, но все же…

— Согласен, командир. А что делать, отступать?

— Может быть, и придется. Я не вижу смысла терять весь отряд здесь, совсем не вижу. Значит, так, Мерлин, слушай внимательно. Я беру с собой близнецов и Волка с Чунгой, не спорь, за ногу тебя. Ты с остальными входишь во второй проход и двигаешься вперед. Если у тебя погибнут хотя бы два человека — выходи отсюда и выводи оставшихся.

— Но, Капитан…

— Отставить, чистильщик! — Капитан, до этого смотревший в сторону темного провала, повернулся к Мерлину. И тот поразился, увидев, сколько боли было в глазах командира. — Отряд не должен погибнуть, воин. Ты понимаешь это? Весь он погибнуть не должен… А дело ты сможешь закончить с Голландцем, он все равно скоро будет здесь. Так что не обсуждается. Возможно, что я вообще ошибаюсь, и именно тебе придется выполнять основную работу, такое очень даже вероятно. Если связь пропадет… Я пущу красную ракету, постараюсь, чтобы ты ее заметил, — тоже отступай, сразу уходи и вытаскивай тех, кого сможешь. Все, сынок, принимаемся задело, поднимай людей.

Отряд, разделившись на две неравные по количеству группы, не стал задерживаться перед тем, как войти в лабиринт.

Капитан шел между Первым и Вторым. Волк и Чунга, замыкавшие движение, отставали совсем ненамного. Пятерка чистильщиков пока двигалась спокойно, не было даже попыток нападения со стороны тварей.

Лабиринтом, конечно, называть странную прихоть природы, а может, и человека было неправильно. Два основных хода, в которые разошлись чистильщики, продолжались дальше практически без каких-либо ответвлений и отростков, уходящих вглубь. Виднеющиеся проемы были небольшими, часто затянутыми светлой паутиной либо с обрушенными фрагментами стен. Чувствовалось, что здесь сухо, никакой плесени, ручейков воды с затхлым запахом и насекомых, так любящих подобные места.

Группа Капитана, двигающаяся по левому ходу, какое-то время могла поддерживать связь с теми, кто остался с Мерлином. Потом наступила полная тишина, даже без обычного треска статических помех в динамиках переговорных устройств.

Закат

В комнате, небольшой и узкой, сидят у грубо сколоченного стола трое. Каждый из них сейчас мог принять решение, которое рано или поздно приведет к тому, что крови на многострадальной земле прибавится. Вопрос был только в том: чьей?

Первый, еще молодой, но уже с густо выбеленными сединой волосами, собранными в хвост на затылке, придвинулся поближе к лампе, мягко заливающей комнатенку желтоватым светом. На спинке его стула висела выцветшая и застиранная штормовка. Брюки из того же комплекта были аккуратно заправлены в высокие ботинки со шнуровкой и двумя ремнями, плотно обхватывающими голени. Черный свитер с высоким горлом выпущен поверх брюк. Из-за этого не видно, что под ним, но знающий и опытный сразу догадается, что вон тот выступ с левой стороны — рукоять ножа. А если наблюдатель действительно опытный, то для него не будет секретом и то, что это скорее не нож, а кинжал. Длинный, широкий, с глубоким долом по клинку, массивной пластиной гарды и прорезиненной ручкой, украшенной тяжелым металлическим навершием. Ножны, скорее всего, крепятся к надежной, из очень толстой бычьей кожи, портупее. А справа, где свитер ничего не оттопыривает, вниз от нее уходит другой ремень, синтетический. Достает до середины бедра, соединяясь со вторым, плотно обхватывающим крепкие мышцы. А на нем, с наружной стороны, подвешена очень удобная кобура, в которой сейчас мирно дремлет большой автоматический пистолет из дымчатой стали, с гравировкой змеи по ствольной коробке.

Напротив него прихлебывает из старой солдатской кружки ароматный чай другой, полная противоположность первому. Он такой же высокий, но если у соседа худоба похожа на ту, которой обладают поджарые степные волки, то второй скорее худ из-за какой-то болезни. Тонкое и умное лицо, очки в золотой оправе, светлые и коротко стриженные волосы. У него бледная, как будто никогда не видевшая солнца кожа. У того, с пистолетом, кожа темная, выдубленная солнцем и ветром, как у людей, что подолгу бывают на открытых пространствах. И даже пальцы и ладони, которые выглядят очень сильными, у них разные. У первого с набитыми мозолями костяшек, покрыты шрамчиками, ожогами и заусенцами. У второго же — руки очень ухоженные и чистые.

Второй и одет совершенно по-другому. Его свитер тоже с высоким горлом и из натуральной шерсти. Но если у первого он свободно болтается, то у второго — узкий, сидящий в облипочку. И не темный, а вязанный из пряжи трех цветов, с непонятным рисунком на левой стороне груди. Брюки, аккуратные и отглаженные, в темно-серую клетку, свободно опускаются на невысокие и мягкие туфли. У первого ботинки блестят, отражая свет лампы, у второго же обувь пыльная и заношенная.

Третий собеседник, сейчас негромко говорящий низким и гулким басом, явно не хочет оказаться на свету. Он сидит, откинутый на спинку очень массивного кресла, так явно отличающегося от одинаковых стульев соседей. И это немудрено, потому что он громаден, с большими тумбами ног и широкими плечами, в которых утопает квадратная голова с ежиком густых волос. У третьего собеседника всего один глаз, отблескивающий в свете лампы зеленцой, дыхательная маска, проходя через которую голос становится еще глуше. И всего три пальца на каждой руке, толстых, длинных, заканчивающихся острыми недлинными когтями. Кожа с чешуйками, покрытая темными жесткими волосками, темная, желтоватая.