— Я помощник редактора «Критика», — сказал он. — Когда я прочитал ваше письмо о чуме, мне захотелось встретиться с вами. Безгранично рад, что представился случай.

Прямота мистера Полака пришлась мне по душе. В тот же вечер мы многое узнали друг о друге. Оказалось, что наши взгляды на жизнь весьма схожи. Ему нравился простой образ жизни, и он обладал удивительной способностью применять на практике все то, что занимало его ум. Некоторые изменения, внесенные им в свою жизнь, были настолько же быстрыми, насколько и радикальными.

«Индиан опиньон» обходилась мне все дороже. Первое же сообщение от мистера Уэста мне очень не понравилось. Он писал: «Никакой прибыли, которую вы считали возможной, не предвидится. Боюсь, газета скорее понесет убытки. Бухгалтерские книги в беспорядке. Нужно взыскать долги, но должников не найти. Требуется значительно перестроить предприятие. Но пусть вас это пока не беспокоит. Я постараюсь по мере сил все исправить и продолжу работать вне зависимости от того, будет прибыль или нет».

Мистер Уэст вполне мог уехать, не дождавшись своих процентов, и мне не в чем было бы его винить. Более того, он сам имел право обвинить меня, ведь я заверил его, что издание прибыльно, хотя оснований думать так не было. Но я не услышал от него ни единой жалобы. Впрочем, мне кажется, что, обнаружив, в каком состоянии находится газета, мистер Уэст посчитал меня слишком доверчивым. Я попросту принимал оценку Маданджита, не считая нужным все перепроверить, и потому сказал мистеру Уэсту о возможной прибыли.

Теперь я осознаю, что общественный деятель не должен делать заявлений, в которых полностью не уверен. Приверженцу истины следует проявлять особую осторожность. Заставлять другого человека верить во что-то, что не до конца проверено, значит искажать истину. С сожалением должен признать, что, несмотря на полное понимание этого, я так и не сумел искоренить в себе привычку слепо доверять людям. Все дело в моей амбициозности: нередко я берусь за такой объем работы, выполнить который мне не под силу. Причем эта амбициозность чаще была источником беспокойства для моих сотрудников, чем для меня самого.

Прочитав письмо мистера Уэста, я сразу же отправился в Наталь. С мистером Полаком я откровенно поделился своими проблемами. Он пришел на вокзал проводить меня и вручил книгу, которая, по его мнению, должна была мне наверняка понравиться. Это был труд «Последнему, что и первому» Рёскина.

Начав читать книгу, я уже не мог отложить ее в сторону. Она полностью завладела моим вниманием. Путь от Йоханнесбурга до Дурбана занимал двадцать четыре часа. Поезд прибывал вечером. В ту ночь мне не удалось заснуть. Я преисполнился решимости изменить свою жизнь, опираясь на идеалы, описанные в книге.

Она стала первой прочитанной мной книгой Рёскина. Когда я учился, я не читал почти ничего, кроме учебников, а позже у меня практически не оставалось времени для чтения. Посему я не мог похвастаться особенной начитанностью. Однако я считаю, что не слишком много потерял. Напротив, ограниченный круг чтения позволил мне тщательно обдумывать и хорошо усваивать прочитанное. Но из всех книг только одна изменила мою жизнь столь быстро и действенно — «Последнему, что и первому». Позже я перевел ее на гуджарати, озаглавив «Сарводая» («Общее благо»).

Полагаю, что в этой замечательной книге Рёскина я увидел отблески нескольких своих глубочайших убеждений, и именно поэтому она так увлекла меня и полностью изменила мою жизнь. Поэтом может считаться тот, кто способен пробудить дремлющее в душе человека добро. Поэты имеют совершенно разное влияние на людей, поскольку сами люди устроены по-разному.

Учение книги «Последнему, что и первому» я понял так:

1. Добро отдельно взятого человека заключено в добре всех.

2. Работа юриста ценна настолько же, насколько ценна работа парикмахера, раз оба обладают одинаковым правом зарабатывать на жизнь своим трудом.

3. Только трудовая жизнь земледельца или ремесленника имеет смысл.

Первое положение я уже знал. Второе смутно понимал. А третье ни разу не приходило мне в голову. Книга открыла мне, что второе и третье положения заключены в первом. На рассвете я встал и почувствовал, что готов реализовать эти принципы.

Все это я обсудил с мистером Уэстом, описал впечатление, произведенное на меня книгой «Последнему, что и первому», и предложил перенести редакцию «Индиан опиньон» на какую-нибудь ферму, где каждый будет трудиться, получая одинаковые средства к существованию. Мистер Уэст одобрил предложение, и мы решили, что каждый сотрудник, независимо от цвета кожи и национальности, будет получать три фунта ежемесячно.

Но сразу же возник вопрос, согласятся ли десять или даже больше сотрудников обосноваться на отдаленной ферме и будут ли удовлетворены простыми условиями жизни. А потому мы приняли решение, что те, кто не сможет сразу поддержать мое предложение, продолжат получать жалованье и присоединятся к нам, когда будут готовы.

Я посовещался с работниками. Предложение сразу же не понравилось Маданджиту, который посчитал его глупостью и выразил опасение, что мы таким образом только уничтожим предприятие, в которое он вложил столько сил, что сотрудники обратятся в бегство, «Индиан опиньон» перестанет выходить, а типографию придется закрыть.

Среди тех, кто работал на печатном станке, был Чхаганлал Ганди, мой кузен. Я рассказал ему о своих планах примерно тогда же, когда поделился ими с мистером Уэстом. У Ганди были жена и детишки, но он сам еще в детстве решил учиться и работать под моим началом. Он полностью доверял мне, а потому без каких-либо возражений принял новый план и с тех пор оставался со мной. Механик Говиндасвами тоже одобрил предложение. Остальные отвергли его, но согласились отправиться туда, куда я перевезу печатный станок.

На эти обсуждения у меня ушло не больше двух дней. Я дал объявление, в котором указал, что желаю приобрести землю рядом с железнодорожной станцией неподалеку от Дурбана. Нам предложили участок в Фениксе. Мы с мистером Уэстом отправились на разведку, а затем приобрели двадцать акров земли, что заняло около недели. По участку бежал небольшой веселый ручеек, там росло несколько манговых и апельсиновых деревьев. К приобретенному нами участку примыкал другой площадью в восемьдесят акров, где росло гораздо больше фруктовых деревьев и стоял запущенный старый коттедж. Мы купили и эту землю тоже, заплатив за все тысячу фунтов.

Ныне покойный мистер Рустомджи неизменно поддерживал меня во всех подобных начинаниях. Ему проект понравился. Он снабдил нас подержанными листами гофрированного железа, прежде служившими кровлей для склада, а также другими строительными материалами, так что мы смогли приступить к делу. Несколько индийских плотников и каменщиков, трудившихся вместе со мной во время войны с бурами, помогли построить сарай для типографии. Сооружение длиной в семьдесят пять футов и шириной в пятьдесят было готово менее чем через месяц. Мистер Уэст и остальные, многим рискуя, трудились вместе с плотниками и каменщиками. Давно заброшенное место густо поросло высокой травой, где водились змеи, и жить здесь пока было небезопасно. Поначалу все мы разместились в палатках. Затем, примерно за неделю, перевезли в Феникс значительную часть своих вещей. Участок находился в четырнадцати милях от Дурбана и в двух с половиной милях от станции с тем же названием — «Феникс».