– Без меня не наряжать, – попросила я, целуя Макса в щеку на прощание. – Форс-мажор, без меня никак, но я постараюсь вернуться скорее.

Мария Викторовна наша достопримечательность. Не абы кто, а самая настоящая прима местного театра. Ей под восемьдесят, а её осанке может позавидовать любой. Платила за неё, за годы работы она адскими болями. Я сама слышала, как она стонет во сне. Пришла она к нам сама. Так решила. Сказала, что не хочет быть обузой единственному сыну. Тот её навещал, раз в месяц. Впечатление их свидания производили самое унылое – они степенно ходили по нашему парку. Марья Викторовна не брала на эти прогулки свою трость, хотя я знала, что без неё ходить ей сложно. Не хотела показывать слабость перед своим же сыном?

Как бы то ни было, Марья Викторовна была. А теперь исчезла.

– В полицию позвонили? – первым делом спросила я входя.

Хрен бы с ней, с репутацией. Не институт же благородных девиц у меня. Старушку надо искать сразу, всеми возможными силами.

– Позвонили…Сказали поискать хорошенько, если не найдётся, позвонить снова.

Я вздохнула. Терпение.

– Я думаю территорию уже осмотрели всю?

– Всю.

Надо позвонить Максиму. Пусть напряжет своих знакомых в полиции. У него знакомые везде есть. Я наказала прошерстить каждый закоулок дома и участка и поехала к сыну Марии Викторовны, так как трубку он не брал.

Снега опять навалило с лихвой. Дорожные службы не справлялись, местами автомобиль пробирался с трудом. Зато разволновалась за свою подопечную так, что временами забывала про своё открытие.

В подъезд я проникла с кем-то из местных жителей. Дверь сынок открывать не хотел. Звонила я долго и упорно. А когда наконец открыл…я даже немножко по забыла про то, что мужчин вообще боюсь, и позволила себе несколько секунд полюбоваться. Сынок был хорош. И совсем молод, во сколько лет его Мария Викторовна родила?

– Эм..вы ко мне? – осведомился он.

– К вам. Вы же Марии Викторовны сын? Не успела посмотреть ваше имя в её документах…

В его глазах мелькнула тревога, даже страх. Мать свою он любил. И наверняка подумал самое страшное. А я, дура, без подготовки…

– Извините, с Марией Викторовной все хорошо…Надеюсь. Она, некоторым образом, сбежала.

Парень выдохнул. Пригласил меня в квартиру.

– Чаю, кофе, пока одеваться буду?

– Чай, пожалуйста.

Я и правда, даже воды попить не успела. Игнат, так звали парня, ушёл в ванную, из комнаты пришла девушка. Тоже молодая, гораздо моложе меня. На мне смотрела с ревностью, я даже рада, что все ещё могу вызвать такие чувства. Девица мне польстила.

– Лера, – представилась она.

Бухнула передо мной чашку с чаем. Пить под её колючими взглядами было не очень приятно, но чай я все же допила. Тем временем вернулся Игнат, уже не топлес.

– Ты скоро вернёшься? – проворковала Лера.

– Надеюсь, малыш.

Малыш проводила меня неприязненные взглядом, мы вышли. Сели в машине, в моей. Игнат закурил.

– Дома Лерка поговорить бы не дала, – объяснил он поспешное бегство. – Что делать нужно?

– Куда ваша мать могла направиться?

Игнат задумался.

– В квартиру она явно не приходила, это её квартира. Не думайте, у меня и своя есть, я прямо соседнюю купил. Но там ремонта нет…в общем живу пока в маминой.

– Куда ещё?

– Может в театр?

В театре её не было. К слову он вовсе был закрыт, охранника мы нашли и расспросили, как следует, даже записи камер заставили просмотреть. Мария Викторовна не приходила. Мы объездили всех её знакомых – подруг у неё не было. Обзвонили, кого смогли. Безрезультатно.

– Ещё какие мысли устало спросила я.

– Может…на дачу? Излишней сентиментальностью мама никогда не отличалась…но там словно оттаивала. Ещё бабушка была жива…

– Езжайте, – велела я. – А я в полицию наведаюсь.

Отвезла Игната к его машине и правда, отправилась в отделение. Максим уже отзвонился, приняли меня со всеми почестями, бабушку отыскать обещали непременно. Но мне им не верилось.

Я очень устала. Уже скоро вечер. Весь день по городу и толку ноль. Как быть?

Игнат позвонил через час.

– На даче мамы нет, – устало сказал он. – Я в снегу застрял. Местные пошли за трактором, надеюсь, вернутся скоро. Вера, я вспомнил…знаете, мы с мамой всегда на ёлку ходили. В последних числах декабря. Нашу, районную. Она мне такой красивой казалась всегда… Там в этих числах раньше дед Мороз выступал, хороводы водили. А вдруг?

Я поехала на ёлку. Бросить машину пришлось далеко, к площади я пробиралась увязая в снегу. Уже темнело, ёлка светилась словно путеводный маяк. В животе заурчало и я с тоской вспомнила наши столовские пирожки. Повара у меня хорошие, и работу свою любили, а я пирожки люблю. Эх. Надо было у Леры бутерброд выпросить.

Площадь была самой обычной. Круглой, вокруг лавочки. Ёлка торчит посередине. Ни деда, ни хоровода не наблюдалось, как впрочем вообще людей. Зато снег почищен, я это оценила. И Марию Викторовна увидела сразу. Сидит на лавочке, спина прямая, словно кол проглотила. Лавка поди ледяная. Сколько часов она уже тут?

– Здравствуйте, – поздоровалась я и привела рядом. – Вашей спине утром не поздоровится.

– Ей всегда не здоровится, – отмахнулась Мария Викторовна. – Я привыкла.

Мы молчали. Я и старая женщина. Ей можно от жизни устать. Мне – рано. Стыдно даже.

– Вы как сюда добрались?

– Такси вызвала.

А вот об этом мы и не подумали. Стоило лишь обзвонить таксомоторные службы и все. А мы весь день по городу.

– Вы вернетесь?

– Вернусь, куда мне ещё идти… Сегодня ушла и некуда. Не в театр же…ненавижу его. Вот и пришла сюда. Я здесь счастливой была. Раз в год, правда.

– Ваш сын вас любит…

Мария Викторовна вздохнула. Старая, маленькая, храбрая трусиха.

– А ведь он у меня тринадцатый. Представляете? Вся жизнь в театре. Все кажется молода. Вот сейчас рожать некогда, роль уведут. На аборт. Премию получать, в Москве, меня номинировали, а я что, с животом? На аборт…на море ехать – на аборт. А потом вдруг поняла, что мне сорок пять лет. И я сделала двенадцать абортов. И старая уже. Джульетту пережила втрое, а все пытаюсь её на сцене… А потом забеременела. Смешно вспомнить – от двадцатилетнего мальчика. Он даже любил меня, кажется…не важно, было, и быльем поросло. Родила сына своего. А любить не умею. Разучилась, видимо…или вырезали эту любовь из моей утробы, вместе со всеми не рождёнными детьми.