Он упрямо не называет меня мамой. Относится вполне доброжелательно, но как к чужому человеку. Я прошу дать себе время. Я и правда для него чужая. Ему надо привыкнуть, да и мне тоже. Я готова сопровождать его каждую минуту. Кормить его с ложечки. Сидеть рядом, когда он спит. Наверстывать каждое упущенное за эти годы мгновение. Но я заставляю себя ждать. Говорю с ним ровно. Шучу, даже когда руки от волнения трясутся.

А волноваться мне есть о чем. Максим сказал, что он должен решить все сам. А дни все тянутся. Я говорю себе — доверься ему. Не повторяй прошлых ошибок. Пусть за каждым углом мне мерещится наблюдатель, пусть я зашториваю окна на ночь, вздрагиваю от каждого шороха, но я жду. Нам с Максимом тоже нужно многому учиться. Доверять друг другу — в первую очередь.

Наконец, наступает тот день, когда Максим приходит и говорит — мы можем уехать.

На его лице усталость. У меня самой поджилки трясутся, и, кажется, что все может сорваться в любой момент. Уезжаем мы налегке: несколько дорожных сумок и чемодан. У нас нет машины, Макс говорит, что купим, когда поменяем документы. А потом ещё раз поменяем. Чтобы затеряться с концами, чтобы никто не нашёл. И вот мы стоим в аэропорту. Летим в какой-то промежуточный город. До посадки минуты. Максим отходит с Данькой в туалет, я сижу и нервно стискиваю ладони. Жду. И дождалась.

Сашка садится в кресло рядом. Мне странно видеть его без сигареты. Он тоже очень усталый, но надеюсь, счастлив. Своего он добился.

— Попрощаться пришёл, — говорит он.

— Прощай.

Мой голос ровный, спокойный. С ним именно так и надо. Дам слабину, вообразит невесть что. Например, любовь до гроба. А я не хочу его любить, я хочу уехать, и забыть все, как страшный сон. Его лицо сморщилось, словно заплачет сейчас. И что самое дикое — мне его жалко. Хочется прижать к груди, пожалеть, погладить по волосам, как мне всегда хочется сделать с Данькой. Но я терплю. Терпеть — моё кредо. Мы сидим и молчим. Я боюсь, что сейчас вернётся Максим и увидит нас вместе, и одновременно хочу этого — это бы прервало наше затянувшееся прощание.

— Насильно мил не будешь, — наконец, произносит он.

— Я рада, что ты это понял. И не забывай, пожалуйста. В жизни пригодится.

— Язва.

— Ага. Пока, Саша.

Я поднимаюсь, подхватываю сумки и громоздкий чемодан, иду навстречу Максу — все же нехорошо, если он увидит нас вместе. Сердце колотится. Уверена — если обернусь, увижу одиноко сидящего Сашу, словно он потерянный ребёнок в заполненном зале. И мне снова станет его жалко. Поэтому я не оборачиваюсь. Вообще не смотрю назад, и даже в самолёте боюсь увидеть его среди пассажиров. Страх отпускает меня только в Москве, куда мы добирались такими окольными путями, что сам чёрт ногу сломит.

И вот я сижу в своём старом дворе, в том, где снимала квартиру в последние месяцы перед отъездом. Качаюсь на качелях, жду Макса. Он возвращается очень скоро, прерывает мои не очень хорошие воспоминания. Рукава засучены, куртка перекинута через плечо. Пахнет от него не сказать, что очень приятно. Я пытаюсь сдержать улыбку, но безуспешно. Лью ему на руки из бутылки. Потом он ожесточенно трет салфетками и руки, и свою добычу. Плюхается на одно колено, прямо на пожухлую листву и протягивает мне кольцо. То самое, из сифона.  

— Довольна?

— Довольна, — смеюсь в голос.

Протягиваю ему руку, кольцо занимает своё законное место на пальце, где оно и было многие годы. Так, как нужно, как должно быть. Оно чуть потускнело. Зато моё. Других мне не нужно. Наконец, Максим тоже улыбается.

— Там это… дверь я вскрыл, а там молодая пара… любовью занимается…

— Фу, — прервал подскочивший со спины Данька. — Про это обязательно?

— Так вот. Я пока сифон откручивал и спасал твоё кольцо, они орали и, по-моему, вызвали полицию. Может, свалим уже отсюда?

— Полиция — это уже интереснее, — констатирует Данька.

Мы смеемся и бежим к машине. Пес, решивший, что это очередная игра, несётся огромными скачками. Он значительно вырос, зовут его, кстати, весьма стандартно — Рексом. Макс скачал несколько серий, просветил Даньку. Данька проникся. Теперь Рекс занимает значительную часть заднего сидения и обожает высовывать морду в открытое окно.

В придорожной кафешке на выезде из города мы торопливо едим. Торопливо потому, что нас ждут новые свершения. На столе расстелена карта России. Мы выбираем, в каком городе будем жить. Даньке это нравится, правда, его тянет в Африку, а нас в Сибирь или на Урал.

— Какой там дальше пункт? — спрашивает мой муж, рассматривая карту.

— Дом престарелых, — смеюсь я. — Ты обещал.

Максим тоже смеётся.

— Какая там у нас сейчас фамилия? — он заглядывает в права, словно не помнит. — Так вот. Демидовы своего слова не нарушают! Едем в Сибирь открывать дом престарелых. Это будет самый прекрасный дом престарелых в мире!

— Скука, — снова говорит Даня. Но я вижу, что он горит и идеей, и нашим путешествием. Он счастлив.

Мои мужчины выходят на улицу. Я чуть задерживаюсь, сворачивая карту — она нам ещё пригодится. Данька останавливается в дверях, ожидая.

— Мам, ты скоро?

Он произносит это так легко, словно всегда только так меня и называл. У меня внутри что-то натягивается, а потом рвётся со звоном. Я боюсь, что расплачусь, но не привлекаю к себе внимания. Этот момент я отложу в копилку незабываемых — пора уже пополнить её позитивом. Сворачиваю карту, улыбаюсь, как ни в чем не бывало.

— Уже иду, — потом медлю мгновение и добавляю ещё одно слово — оно просто просится с языка, удержать я его не могу:

— Сынок.

Снег шёл четвёртый день. Сначала вьюжило, выло бесконечно, забрасывая снегом. Словно зима стремилась стереть человеческие города засыпав снегом с головой, не оставив и следа. По ночам я просыпалась и слушала. Дом скрипел, жаловался, что ему приходится противостоять стихии, в то время как мы трусливо прячемся в его теплом чреве.

– Потерпи, – шептала я. – Весна не за горами. Солнце…

Весны хотелось. Не верилось, что только декабрь. В этом городе, который дал нам приют, снег лег уже в середине ноября. Ночи были тёмными и длинными. А днём небо провисало до земли, полное серости и липкого снега. А солнце? Солнце где?

Максим спал рядом. Близко. Я прижималась к нему, слушала его дыхание, а уснуть не могла. Дыхание Макса не могло заглушить стонов ветра. И моих мыслей, господи, какие они громкие. Неумолчные просто… Меня мучило открытие. Открылось оно мне пять дней как. Легче пока не стало. Но решение созрело мгновенно, осталось только с ним примириться.

Беспокойный сон накрыл меня ближе к утру. Суббота, но будильник я завела – много дел. Что Максим его выключил, поняла проснувшись. Выспалась. Вроде… Я встала, прошла к окну. Снег идёт, бесконечный снег, хорошо, хоть ветер утих. Максим чистил двор, пытаясь добраться до гаража. А время одиннадцать уже.