да хоть на нашем балконе на земле, через который совершенно беспрепятственно проникает взгляд и устремляется к деревьям, проплешинам песчаного пляжа между ними и широкой полосе сверкающей в лучах заходящего солнца реки…

Я назад на землю хочу!

Эта картина никак не отпускала меня. Даже когда Татьяна спросила меня, какие именно ощущения возникают у меня в присутствии других ангелов. Я никогда над этим не задумывался. Просто чувствовал что-то знакомое, почти родное. Это уже на земле у меня это чувство с водой начало ассоциироваться. Но так было проще объяснить ей. Вот рядом с ней здесь меня тоже, между прочим, чувство свежести не покидает — бодрящей такой свежести, я бы сказал.

Все эти размышления вызвали у меня желание прогуляться в дальний лес — и самому хоть посмотреть на ручей, и ей, может, понятнее станет. Когда же мы туда добрались, у меня мелькнула еще одна мысль.

Я показал Татьяне тайник по двум причинам. Во-первых, чтобы у нее канал связи с землей был, если со мной что-то случится. Во-вторых, чтобы себя избавить от постоянных выяснений отношений. Она всегда спокойно реагировала, если я отправлялся в известное ей место. А если я по дороге еще в пару неизвестных заскочу, то ей знать об этом необязательно. Чтобы лишний раз не волноваться.

Ну, как я и говорил! За историей Тени она отпустила меня без малейших возражений, еще и пошутила напоследок. Я с благодарностью приложился к ее руке и с легкой душой пошел к лесу. Даже не подозревая, что Татьяна, с присущей ей обстоятельностью, вознамерится шутить всерьез.

В первый раз за … только Всевышний знает, сколько дней, я не мчался по лесу, как на пожар. Я просто бежал ради удовольствия ощущать отличную физическую форму. Проникшись редкостью момента, форма потребовала всех доступных удовольствий, к коим несомненно относится омовение. Которое я, впрочем, позволил себе только после того, как обнаружил, что тайник все еще пуст.

Не выходя, на всякий случай, из невидимости, я плюхнулся в ручей и прикрыл от блаженства глаза. От прохладной воды, струящейся вдоль моего тела, кровь быстрее по жилам побежала. Вот никогда Татьяна не понимала мою радость от погружения в благородную стихию — что же удивляться ее неспособности ангелов распознавать? Я твердо решил привести ее однажды к этому ручью — попозже, когда она, наконец, переход в невидимость освоит — и дать ей возможность физически ощутить то, к чему ей потом прислушиваться нужно будет.

Только, пожалуй, не здесь, а поближе к подготовительному центру. Странно, там ручей поуже, значит, ближе к источнику должен быть, а вода здесь прохладнее. Я бы даже сказал — существенно прохладнее. Окуни я Татьяну здесь, она потом встречающихся ангелов будет по чувству ужаса распознавать, и по стуку зубов. Если даже у меня уже зуб на зуб не попадает.

Я выбрался из ручья и бросился к поваленному дереву, под которым, рядом с чемоданчиком, спрятал свою одежду. Ее там не оказалось. К дрожи от холода добавилось содрогание от мысли, что меня расшифровали. С меня инвертацию, что ли, смыло? Или я сам ее потерял, расслабившись? Да быть такого не может! Контроль за собой давно уже стал моей второй натурой.

Новая одежда у меня появляется, когда я в видимость перехожу. Нельзя. В смысле, признавать свой провал.

Нужно быстро возвращаться — на бегу и согреюсь. Нельзя. В смысле, без истории Тени возвращаться, только-только усыпив подозрения Татьяны.

Тогда придется дождаться тут, пока мне ее принесут. Нельзя. В смысле, оставаться без движения — не хватало еще раз, но уже в родных пенатах, простудиться. Татьяна до конца вечности вспоминать мне это будет, не говоря уже о том, что тогда ее в этот ручей даже темные не загонят.

Я остановился на компромиссе. Пошарил рукой под стволом левее в поисках чемоданчика, решив, если истории бледной Тени там не обнаружится, пробежаться и перейти на некотором расстоянии в видимость. О том, что меня могут снять с материального довольствия, если таки засекли, я решил не думать.

Чемоданчик оказался приоткрыт. Вот тут на меня настоящая дрожь напала. Провалить не только свою маскировку, но и канал связи — после того как Стас повысил меня до разведчиков? Хотя это, может, не так уж и плохо: если он меня назад понизит до обычного ангела вольного полета, я только рад буду.

Машинально засунув руку в чемоданчик, я нащупал там несколько листов бумаги. Что-то это не очень похоже на земную историю кого бы то ни было. Опять же неплохо: если это приманка, чтобы меня с поличным поймать, пусть докажут, что я этот чемоданчик не случайно нашел. Когда одежду искал.

Листы бумаги, однако, никак не вынимались, сколько я за них не тянул. Пошарив дальше в чемоданчике в поисках того, за что они зацепились, я наткнулся … на прижавшую их руку. Которая тут же вцепилась мне в запястье.

От неожиданности я чуть не отпрыгнул. Чуть. Вырваться можно было, только оставив там руку, как лиса отгрызает себе лапу, застрявшую в капкане. Тело воспротивилось потере важной части, и на помощь руке пришла голова.

Как-то непохоже это на наши методы. Если бы меня внештатники расшифровали, то уже обездвижили бы так, что мне бы мощный захват Стаса трепетным прикосновением крыльев бабочки показался. А вот доставляют все сюда темные. А всякие капканы — это как раз их стиль: с ними сколько ни договаривайся, рано или поздно их коварная натура даст о себе знать. А у нас на коварство всегда прямой ответ приготовлен.

Захватив ладонью листы бумаги, я изо всех сил прихлопнул крышку чемоданчика другой рукой. Ожидая удара, я только чуть охнул, в то время как…

— Уй, — раздалось с другой стороны поваленного дерева.

— Делать нечего? Скучно? — зло спросил я, выдергивая из чемоданчика добытый все же трофей.

— Вообще-то, да, — буркнул мой побежденный противник.

— Одежду отдай! — скомандовал я, очень вовремя клацнув зубами. Для устрашения.

— Да я пошутил! — хихикнул он. — А зачем она тебе?

Меня подмывало нащупать его в пространстве и тоже пошутить. Но сначала нужно одежду вернуть. Мы с темными трофеями не обмениваемся.

— Потому что она моя! — рявкнул я.

— А правда, что ты на одного из ваших напал? — спросил вдруг он с совершенно не здоровым интересом.

Нет, я, конечно, горжусь своей репутацией, но предпочел бы, чтобы ею мои коллеги, а не противники восхищались.

— Это был несчастный случай, — твердо ответил я. — Слушай, чего ты ко мне пристал?

— Мне интересно, —