весьма доходчиво ответил он. — Вот почему тебе так везет? Я к этим теоретикам уже давно дорожку протоптать пытаюсь, и все впустую.

— Зачем? — напряженно нахмурился я.

— А это даже у нас такая себе заоблачная команда, — хмыкнул Стас. — К ним сводные отчеты из всех отделов поступают, а они уже рисуют модели дальнейшего поведения. И вот очень мне интересно, на основании каких данных и с каким прицелом у нас гайки закручивать начали.

— А наблюдатели тоже перед ними отчитываются? — спросил я, переваривая новую информацию.

— Я же сказал — все, — повторил Стас. — А ты уже у них был?

— Нет, — снова удивился я. — Мне же еще отчеты не о чем писать.

Стас крякнул с досадой.

— А зайти представиться? А выяснить, кому эти отчеты сдавать? А попросить более подробные инструкции? — застрочил он, как пулемет. — Можно подумать, на земле иерархии нет.

— А я на земле сам на себя работал, — напомнил я ему.

— А здесь не будешь, — отрезал он. — Мне информация отовсюду нужна, чтобы стратегически картину видеть. А у тебя, похоже, появилась возможность во все отделы дверь с ноги открывать.

— Чего это? — оторопел я.

— А ты сколько случаев знаешь, — язвительно поинтересовался он, — чтобы проштрафившемуся хранителю давали каждый отдел на зуб попробовать прежде чем решить, куда пристроиться?

— А это у меня репутация такая, — буркнул я.

— Вот и я говорю, — снова хмыкнул он, — за какие такие красивые глаза ты в эдаком фаворе? Тебя же сейчас, аки редкую птицу райскую, каждый отдел приманить захочет. Вот и пользуйся, — неожиданно добавил он.

— Зачем? — уже всерьез разозлился я.

— Атмосферу пощупать, — вкрадчиво произнес он, — послушать, о чем народ толкует, опусы там-сям разбросать…

На меня вдруг озарение нашло.

— Я так понимаю, ты с Мариной уже поговорил? — спросил я, смиряясь с неизбежным.

— Да нет, я больше слушал, — с готовностью объяснил он. — Все время то одно, то другое ухо прочищая — казалось, что ослышался. Ты с какой стати мне поручения раздавать начал, еще и через кого-то? — вдруг рявкнул он.

— Стас, забыл я, что ей обещал, — прямо сказал я. — Когда Татьяна меня узнала, я вообще обо всем забыл. Но ты же знаешь Марину: ей только скажи правду, она с любого света сживет!

— Знаю, — согласился он, — потому и не сдал тебя. Но ты мне теперь в разведку пойдешь. В другие отделы еще так-сяк, а у аналитиков мне каждая мелочь нужна.

— А воспоминания заберешь? — решил я не даром соглашаться головой рисковать.

— Сам не смогу, — отмахнулся он, — кого-то из ребят вечером пошлю. За Марининым отчетом.

У меня появилось нехорошее предчувствие. По объему наши воспоминания скорее не за Маринин, а за сводный отчет администраторов сойдут. Но ему я ничего не сказал. Пусть снова орет после того, как все сюда доставит.

— Хорошо, — сказал вместо этого я, — попробую завтра к аналитикам попасть. С утра, как рабочий день начнется.

— У нас весь день рабочий, — проворчал он.

— Вот и у меня тоже, — отпарировал я. — Мне еще надо легенду отрабатывать, что я заново с Татьяной знакомлюсь. Мы решили не показывать, что она меня узнала.

— Значит, можешь головой работать, когда захочешь! — хохотнул Стас. — Развивай талант. Короче, разведаешь — доложишь, все до мелочей, — и он отключился.

Какое-то время я еще стоял там, пытаясь переварить услышанное. Меня же, вроде, только к аналитикам прикомандировали. Это, что, по мне та дурацкая мысль работать сразу во всех отделах, которую навязал мне последний Татьянин лектор, срикошетила? Святые отцы-архангелы, а можно сначала разбираться, где мои собственные желания, а где коварно внушенные?

И я еще жаловался, что Татьяна мне жизнь усложнила! Да с ней меня по знакомой дороге заново шагать пустили, со всеми ее известными кочками и ухабами. Мне очень захотелось назад, на эти кочки и ухабы — только бы без засад и рейдов по тылам противника.

И опять — нужно было в последней мысли акцент на хорошо знакомой дороге делать, а не на ее несовершенствах.

Татьяна проснулась не сразу. Спросонья она выглядела такой уютной, что я не удержался, подхватил ее с кровати и поднял высоко над собой, держа ее за талию и любуясь ее расслабленным лицом и растрепанными волосами.

Она открыла глаза и тут же спикировала на меня. Ни минуты не может прожить, чтобы не обнять меня, растрогано подумал было я, но тут мне в лицо печатался ее живот, свернув набок нос и полностью перекрыв доступ воздуха.

Хорошо натренированное на земле тело отреагировало мгновенно. Руки освободились и затем освободили лицо. Я осторожно ощупал нос. Вроде, обошлось без фатального ущерба.

Все, хватит, мы идем гулять. Подчеркиваю, просто гулять. В видимости. Изображая двух недавно познакомившихся ангелов. Подчеркиваю, уже познакомившихся. А потому ведущих непринужденную, но уже оживленную беседу. Подчеркиваю, словесно оживленную. А то — злится она или на шею бросается — все равно телесными повреждениями заканчивается.

Что я ей обещал?

Вот обязательно было Маринин вопрос Марининым же тоном задавать? У меня тело опять само спасаться начало, отбросив меня в сторону. Надо было тот телефонные разговор прекращать, как только Марина рот открыла.

С другой стороны, в свете последних событий, ей действительно лучше пораньше приобрести некоторые полезные навыки. В смысле, переход в невидимость. Отлучаться мне придется, и, как выяснилось, чаще, чем хотелось бы. И если что, такого умения от нее никто пока еще ожидать не будет — насколько мне известно, оно еще никому легко не давалось.

Об инвертировании я даже не думал. Во-первых, помнил, каких трудов оно мне, со всем моим опытом, стоило. А во-вторых, никто не будет инвертироваться, чтобы незаметно приблизиться к новичку — тот и в невидимости других ангелов еще не ощущает.

Я не стал разочаровывать Татьяну, когда она заявила мне, что чувствует меня под любой маскировкой. Придет время, узнает она границы возможного. И поверит, наконец, что это мы просто так связаны, что неуловимым им никогда не удастся разрушить эту связь.

Разумеется, с первого раза у нее ничего не вышло. Я и не рассчитывал на это. С умением концентрироваться — одержимо, на одной-единственной мысли, полностью изгнав из головы все остальные — практически у всех людей есть проблемы. И хотя на земле у Татьяны было необычно развитое воображение, оно всегда рисовало ей картины, которые она как бы наблюдала со стороны, вместо того чтобы растворяться в них.

Вот и сейчас она упрямо, раз за разом, закрывала глаза, вся сморщивалась, напрягалась, а нужно было наоборот — расслабиться и просто увидеть себя стеклом …