Канва с самого утра не сводила взгляд с карт, пытаясь проследить маршрут беглянок сквозь густую паутину Врат вокруг Павлиньей станции. За всю свою долгую карьеру она совершила достаточно ошибок, чтобы понять, что случившееся у Павлиньих врат – скорее досадный промах, чем непоправимая катастрофа, но все-таки это было неприятно.

Рассуждая логически – если эта ошаарка хочет продать Шутмили, куда она может ее отвезти? Так упорядочивается хаос. Стоит сопоставить всю информацию, и появится очевидное решение. Канва хотела побыть одна, чтобы спланировать их следующий шаг.

Но здесь был Цалду, который явно решил, что у него есть к ней срочное дело.

– Во имя Девятерых, Цалду, вы что, сами не можете справиться с безбилетником? – спросила она. Услышав богохульство, Цалду поморщился.

– Дело не совсем в этом, Инквизитор Канва… – начал он.

– Для этого у нас есть тюремный отсек, – сказала она. – Задержите его и вышвырните с корабля на следующей дозаправке.

– Да хватит уже, – послышался голос из коридора. Выглянув, Канва увидела тощего тлаантотского парня в порванной рубашке. Страж заломил ему руки за спиной. Выглядел тот как типичный оборванец со станции, который влез куда не просят. – Передай ей мои слова!

– Инквизитор Канва, он говорит, что у него есть информация… – сказал Цалду.

Канва вздохнула. Будь Цалду не только дотошным, но и сообразительным, цены бы ему не было.

– Ну конечно, – сказала она. – Делать мне больше нечего. Цалду, мы должны забрать мою племянницу, прежде чем ее продадут.

– Я знаю, куда отправилась твоя чародейка, – встрял парень. – Отпусти меня, и я расскажу.

– Прошу прощения? – переспросила Канва.

– Твой адепт, неважно, – сказал он, поморщившись. – С двумя косичками. Похожа на горностая, который укусил сочный лимон. Я знаю, куда она направилась, и если твои элегантные имперские карты не врут, ты сможешь ее найти.

Врата вспыхнули, когда яхта проходила сквозь них – по поверхности пробежала нефритовая и золотая рябь, а затем над корпусом пронеслась вспышка чистого золотого света, и они переместились в мертвую зону.

По карте Морги было легко ориентироваться, к тому же рядом была Шутмили, которая расшифровывала примечания. Это были последние Врата, отмеченные на карте. Они находились в затерянной долине Лабиринта, вдалеке от торговых путей и станций.

Мир замкнулся в себе, растворяясь и меняя форму, будто мокрая глина. А потом Врата выплюнули их.

Под мерцающим небом распростерся неглубокий черный водоем. Похоже на Эчентир, но только хуже. Небо разошлось, как раскрывшийся бутон, уступив место перевернутым горам, вывернутым долинам, гигантским колоннам и каменным аркам.

Это был мир, наполовину поглощенный Лабиринтом. Треснувший обсидиан в водоеме перед ними простирался слоями, куда хватало взгляда, будто остекленевшие руины города. Над ним клубилась дымка, хотя ветра не было. Из густого тумана на расстоянии многих миль возвышалась угольно-черная башня, суровая и неподвижная на фоне небесных вихрей.

Ксорве услышала вдалеке пронзительный крик и увидела, как с верхушки башни взлетело что-то похожее на птиц. Они взмыли в воздух стройными рядами, и в этом была своя красота. По коже пробежали мурашки.

Они приземлились неподалеку от Врат.

– Я еще раз обыскала шкафчики, вдруг отыщется что-то полезное, – сказала Шутмили. – Но едва ли нам пригодится шоколад или виски.

– Все может быть, – отозвалась Ксорве. – Ты как? Готова?

– Не буду говорить, что я в порядке, – сказала Шутмили, – так как это не произвело никакого впечатления в первые десять раз. Да и боги могут наказать меня за ложь, ведь я просто в ужасе.

– Шутмили…

– Я знаю, что делаю, – продолжала она. – Это был мой выбор. Я не собираюсь возвращаться. Мне не нравится оставлять дела незавершенными. И если бы мне хотелось защищенности, я могла бы остаться.

Шутмили решительно вздернула подбородок и приподняла капюшон, пряча лицо от холода, так что оно оказалось в облаке мягкого меха, а ветер сдувал выбившиеся пряди ей на скулы. Ксорве ощутила прилив нежности. При других обстоятельствах это могло бы быть приятным чувством, спокойным теплом, желанием заправить пряди за уши, коснуться шеи – но теперь сердце Ксорве сжалось в предчувствии угрозы.

– Возможно, нам стоит прихватить виски, – заметила она.

Они долго шли по равнине к подножию башни, беззащитные перед холодом и уязвимые – любой мог их увидеть. В некоторых местах земля, вмерзшая в скалу, вздыбилась волнами, будто рябь пошла по песку.

– Видишь? – спросила Шутмили, разглядывая что-то под ногами: пернатый вихрь размером с ладонь, едва отличимый от камня. – Это морская звезда. Какая красивая. По-моему, мы на дне моря. – Она восторженно улыбнулась. – Многое утрачено, но многое продолжается…

Нужно было двигаться дальше, но у Ксорве не хватало духу поторопить Шутмили. Она выглядела такой счастливой. Страх не смог полностью подчинить ее себе.

Ксорве вспомнила вечер, когда они впервые встретились – то, как Шутмили была поглощена своей работой, росчерки ее пера, темные отблески в ее глазах при свете огня, – и удивленно подумала, почему ей потребовалось столько времени, чтобы осознать свои чувства.

– Было бы здорово сделать записи об этом месте, – сказала Шутмили, выпрямляясь. – Но не волнуйся. Я знаю, что у нас нет времени.

– Все нормально, – сказала Ксорве. – Что это значит? Многое утрачено…

– Так говорил один из наших философов, – ответила Шутмили. – О том, стоит ли пытаться сохранить прошлое, раз всем мирам рано или поздно придет конец.

– Об этом говорили и в Доме Молчания, – заметила Ксорве. Перед кем-то другим она не стала бы откровенничать, но ей хотелось, чтобы Шутмили узнала о ней больше. – Мы просто наблюдали за тем, как все ускользает прочь, и Лабиринт все поглощает. Это то, чего хочет Неназываемый. Имя ему – Опустошение. Твоя версия нравится мне больше.

– Вообще-то наш философ написал длинный трактат о том, что он не прочь умереть, потому что Карсаж станет главенствовать, так что все-таки он был странноватым, – заметила Шутмили.

Ксорве до сих пор переживала, что подвергла Шутмили опасности, но ведь она сама сказала: это был ее выбор, и у нее были на то свои причины. Кто знает, на что способна Оранна с силой Неназываемого или на что способен Неназываемый, воплотившись в теле смертного, но едва ли что-то столь хрупкое, как мертвый язык или древнее морское существо переживет это.

– Что случилось в Доме Молчания? – спросила Шутмили. – Почему ты ушла оттуда?

Ксорве напряглась, ее первым побуждением было отмахнуться от этого вопроса и сменить тему. С другой стороны, ей никогда не приходилось рассказывать эту историю со своей точки зрения. Сетенай выложил все Талу до того, как она успела это сделать.