нежели социоконтактирование с так называемой полной нормой. Высшее мерило двуногого для нее, пресловутой «полной нормы», в большинстве своем такое: «Тот не мужик, кто в армии не служил» и «Та не баба, которая не рожала» (утрирую, но смысл, как ни крути у виска, таков). С годами все больше убеждаешься в том, что именно она, «полная норма», и то, что находится в ее крайне неприглядном радиусе, и есть абсолютная патология. Именно эта-то «полная норма» и превратила это место на шарике в тяжелобольное пространство самых различных «-фобов» и садистов. Но как можно запретить кому-то быть-жить с кем-то? Чувствовать так, а не иначе? Инфоградус вменяемых СМИ резко подскочил: у людей собираются, на минуточку, отнять право любить того, кого они любят, ну а зверей и вовсе лишают жизни лишь потому, что они не являются ни юридическими, ни частными «лицами»… Едва ли не полстраны огромной поддерживает догхантеров и с легкостью необычайной топит котят, забывая о том, что если убийство и нетерпимость к иной форме жизни дозволены кому-то сегодня, то завтра калечить будут именно тех, кто делал кое-что вчера. Частная жизнь любого существа суверенна. Ну а автор пишет тексты потому, что молчать здесь и сейчас не готов: остальное – да, от лукавого.

Вопрос: Как вы пишете и что является стимулом?

Ответ: Рассказывать о том, из какого сора, да еще не ведая стыда, растут вирши ли, проза ли, большого смысла не вижу. Скелетон райтерской кухни – те же часы: столько-то буковок на столько-то человекоминут – со всеми ее травками, ядами, жабьими камнями, в общем… все это колдовское варево, из которого и растут, собственно, ноги у текстов, на непосвященного, возможно, навеют скуку, а то и, того гляди, до смертного греха уныния доведут. Ну а посвященные и так в теме. Определяющим же при написании текстов является для меня сейчас не пресловутое «вдохновение», но само наличие времени, без которого, будь ты хоть трижды Вульф, не выдать ни строки… Ну а прототипы, весь этот гротескный калейдоскоп ре– и ирреальных лиц, уже не представляют для меня интереса: отработанный материал. Персонажи ярче. И, в отличие от многих «живых мертвых» двуногих, реальны.

Вопрос: Как влияют на литературу гендерные стереотипы?

Ответ: Когда говорят, что гендерные стереотипы влияют на покупательский спрос, остается развести руками, ведь пресловутые гендерные стереотипы – как, впрочем, и само понятие пола (эМ, Жэ, вариации на тему) – не более чем миф. Любой талантливый автор выше прокрустовых комьюнити-рамок. Ему обычно скучно писать постоянно лишь для специализированной аудитории, потому как это неизбежно сузит область его художественных притязаний, эстетических установок. Деление книжного потока на сегменты (книги «для женщин, которым за…», «книги с мужским характером», «книги для особенных детей» и пр.) – всего лишь коммерческая уловка, к литературе отношения не имеющая. Какую нишу вы отведете «Тюремной исповеди» Уайльда или «33 уродам» Зиновьевой-Аннибал? Разумеется, эту блистательную прозу можно легко «подверстать» под так называемый формат «тематических» изданий, однако «подверстка» выйдет весьма условной. Уж сколько раз твердили миру!.. Нет литературы для «тех» или «этих» (эМ, Жэ, вариации на тему): есть лишь талантливо написанные тексты – и тексты второсортные. Ну и графоманские, но о них не будем сейчас. Есть лишь книга для человека, по образу и подобию того самого творца созданного – созданного, согласно Хроникам Акаши, изначально двуполым. Литература – тот же, возможно, андрогин. Ну а о надгендерности автора говорить, наверное, и вовсе нет смысла, ибо истинный писатель всегда эстетическим «над»: полом, расой, религией, политикой и проч.

Вопрос: Ваше отношение к тематическим текстам?

Ответ: Для меня не существует тематической литературы, как не существует по умолчанию и так называемой женской, мужской или транс-литры́: есть хорошая / качественная / талантливая или плохая / убогая бездарная… дважды два, я повторяюсь, так как это важно. Поле искусства едино, делить его на квадраты по половому признаку – значит заведомо обеднять прежде всего читателя, лгать ему. Увы, некоторые критики делают вольно или невольно все возможное для того, чтобы эту аксиому («литература не имеет пола») дискредитировать. Да, существует условный женский язык: конструкт-антипод так называемого мужского языка как «языка людей вообще» – тут подразумевается, будто женщина изначально создает «второсортный» языковой продукт. Но язык этот весьма условен, если не искусствен. Издревле речевое поведение женщины жестко регламентировалось, отсюда все беды, однако нельзя придавать гендеру больше значимости, нежели, скажем, национальности или возрасту. Я не говорю о простых-понятных текстах Токаревой или Щербаковой – я говорю о действительно больших писателях: Эльфриде Елинек, Моник Виттиг, Марине Палей, отчасти Людмиле Петрушевской (и тут же: Мишель Уэльбек, Виктор Ерофеев в давнем срезе «Русской красавицы»). Есть ли меж ними разница? Имеется в виду исключительно профессионализм – и ответ очевиден. Натали Саррот, преодолевшая стереотипы языка, сознательно избегала в прозе уточнения пола; ее персонажи как бы абстрактны, надличностны… но именно «как бы». Гендерные кандалы, сковывающие людей, навязанные им, и без того несвободным в лживом социуме, пора снимать. Для начала с помощью букв: и это отличный скальпель.

Ок. 2010–2011

«Адские штучки» и другие истории

Беседу ведет Клариса Пульсон[145]

Клариса Пульсон: Прозаик, литкритик, драматург; а еще – стихотворения, а еще – работа в издательствах и на телевидении. Добавим сюда арт-менеджерское ремесло литературно-сценарного агента, собственные книги, десятки журнальных публикаций – очень достойный послужной список. О том, как успевать жить и создавать интересные тексты, беседуем с лауреатом премий журнала «Юность» и «Нонконформизм»… Итак, как ты начала писать и публиковаться? Расскажи историю своей литературной жизни.

Наталья Рубанова: Это было «давно и неправда»: сколько себя помню, всегда что-то писала, поначалу – в стол (как теперь говорят, в комп), ну а в 2000-м вышел первый сборник рассказов «Москва по понедельникам» – сборник неровный: сейчас бы не стала его издавать в таком виде, но что было, то было: сожалеть глупо. Да и рисунки художницы Тани Полищук-Кноссен там преотличные. А годы спустя моя подруга отнесла распечатку свежей, почти еще горячей, рукописи в журнал «Знамя» – я-то сама пахала тогда в одной глянцевой редакции «от забора до полуночи» и не могла позволить себе вырваться на Маяковку в будни, днем… это была повесть «Люди сверху, люди снизу». Невероятно, но «самотёк» рассмотрели и, с легкой руки главреда, Сергея Чупринина, напечатали… так что из-за этого во многом пошли дальнейшие публикации в толстяках. Ну а через несколько лет в маленьком-удаленьком – на удивление живучем даже в кризис – издательстве «Время» вышла одноименная книга: в нее вошла в том числе моя любимая «Эгосфера»[146], так называемый нероман-в-пол-оборота.

К. П.: «Эгосфера» – любимая? Почему?..

Н. Р.: Мне нравится эта история. Нравится