Он схватил её за талию, приподнял.

— Распускай поток. Слышишь? Рассеивай!

Она сделала усилие, вырвала себя из затапливающей эйфории и сняла концентрацию с силовой линии. Нога начала расслабляться.

— Я ставлю тебя на пол, ты должна стоять сейчас на правой ноге, поняла?

Кивнула. Громов поставил Лану на пол, она оперлась на правую ногу.

— И на меня тоже опирайся. Надо размять.

Кристофер закинул руки Ланы себе на плечи. Присел, и начал аккуратно массировать левую ногу, сгибая в стопе и колене, нажимая на точки, иногда довольно болезненные.

— Так, теперь вставай на левую. Делай шаг.

Она попыталась сделать шаг и охнула от резкой боли. Крис тут же подхватил её на руки. Перенёс к стене на скамейку, усадил. Они молчали.

— Так и должно быть? — Она постепенно выныривала из странной эйфории, нога наливалась болью и ощущалась чужой.

— Нет, не должно. Кто тебя тренирует? Кроме Инди?

— У меня много инструкторов.

— Меня интересует теория силовых линий, система баланса, оборона в потоке, общая силовая подготовка, растяжка и контроль ёмкости.

Лана назвала. Крис нахмурился.

— Что не так, Крис?

— Тебя придётся показать Ворону.

— Нет!

— Я сам не в восторге. Но выбора нет. Можно ещё Станислава попросить.

— Генерала Эрнова?

— Да.

— У него отпуск.

Кристофер опешил.

— Как отпуск?

— Я к нему заходила вчера, его секретарь сказала, что он в отпуске.

— Та-а-ак. Сиди тут, не вставай. Мне нужно подумать.

— Нога болит.

— Как сильно?

— Терпимо.

— По стобальной шкале от нуля, где ничего не болит, до ста с максимальной болью?

— Двенадцать.

— Понял.

Громов глянул на часы над входом в зал и начал расхаживать перед Ланой, а она откинулась на стену. Снова посмотрел на часы.

— Лана, пить хочешь?

— Очень.

Вместо того чтобы дать ей бутылку с водой, Крис достал коммуникатор. Ему ответили с третьего набора цифр. Он не стал скрывать разговор. Лана услышала, как из трубки рявкнул злющий голос Эвана.

— Занят!

— Давно смотрел тренировочный план Ланы? И где Вер, он не отвечает.

— Ворон со мной. Что с планом?

— Отрабатывали Е-шесть три семь. Тридцать секунд. Осложнение по восьмёрке. И с чего второй день Станислав в отпуске?

Тишина в коммуникаторе. Ожидание. Спустя минуту раздался глухой голос Ворона:

— Сейчас сколько?

Кристофер повернулся к Лане.

— По стобальной сейчас сколько?

— Восемнадцать.

— Плюс шесть за пять минут.

— Пить хочет?

— Лана, сиди смирно, пить нельзя! — Крис умудрился сказать это тихо, но с эффектом, будто крикнул во всю силу. Она оставила попытки доползти до бутылки с водой и легла на скамейку.

Ворон хмыкнул.

— Горизонталит?

— Да.

Опять тишина. Империал-старшина ждал, наблюдая за Ланой. Из коммуникатора доносились шорохи, звуки падающих предметов, шебуршание, приглушённые вскрики. Она перевернулась на спину и вытянулась на скамейке в полный рост.

Голос Ворона из коммуникатора.

— Вы где сейчас?

— У шестой канатки.

— Не давай ей пить и вставать. Скоро буду.

* * *

В помещении погас свет. Лана повернулась к стражу, попыталась что-то спросить и не смогла. Тело сковывала странная слабость, хотелось лежать и не двигаться. Послышались звуки ударов, возни, приглушённые вскрики. Лану подхватили чьи-то руки, пришлось зажмуриться от резкого яркого света. Долгое ощущение невесомости, длиннее, чем она привыкла. Выход из портала. Её опустили на упругую поверхность. Открыла глаза. Над головой угадывался тёмный округлый свод с неровной поверхностью.

— Лана, что с тобой? Почему ты в таком состоянии?

Эхо. Они в пещере? Этот голос. Знакомый. Ненавистный и волнующий одновременно. Она с трудом повернула голову. Перед глазами картинка расплывалась, но получилось сфокусироваться. Эрнест! Они расстались больше двух лет назад, когда она нашла в себе силы съехать с его квартиры с единственным рюкзаком. А потом пряталась по гостиницам и съёмным квартирам, отвечая на шквал сообщений и звонков одной фразой «Я отказываюсь от любых отношений с тобой, Эрнест. Всё кончено».

Она копировала эту фразу, чтобы не писать заново, и отправляла снова и снова. Повторяла слово в слово голосом, отвечая на двадцатый звонок подряд и тут же сбрасывала. Постепенно звонки становились реже. Наконец, она смогла произнести то же самое, глядя в глаза, когда Эрнест подкараулил Лану одну после работы. Было невыносимо сложно. Но она справилась. И он отстал. Почему сейчас он снова рядом?

— Лана, ответь.

Она бы рада его послать, но нога наливалась болью, странная расслабленность в мышцах не позволяла ни двинуться, ни заговорить.

— Погоди, мой мальчик. — Другой голос. Глубокий, со старческими нотками. — Отойди, я посмотрю.

Эрнест отодвинулся, и Лана увидела спину мужчины, одетого в тёмное, с седыми волосами. Он встал спиной так, что она не видела лица, обхватил больную ногу цепкими пальцами, вызвав у Ланы болезненный стон.

— Ты забрал её от канатки?

— Да.

— Осложнение по восьмёрке.

Старик хитрым образом повернул стопу больной ноги и надавил на колено. Лана выгнулась от боли, но цепкие пальцы не отпускали.

— Эвилана, внутри тебя остались силовые нити. Распусти их до конца, пока я держу ногу. Быстрее.

Несмотря на боль, она пробежалась ощущениями по телу, нашла силовые нити и мысленно распустила. Тело тут же обмякло.

— Вот так. Теперь можно пить. Эрнест, дай девочке воды.

Старик отошёл. Приблизился Эрнест с кружкой. Сел рядом, поддержал рукой спину Ланы. Приподнял её и прижал спиной к своей груди, обхватив за талию. Поднёс кружку к пересохшим губам. Лана сделала несколько жадных глотков восхитительно прохладной жидкости, и чуть не поперхнулась. Накатывало осознанием. Эрнест! Она снова в его объятиях. В знакомых до каждой родинки, сильных и родных руках.

Вдохнула глубже его запах, как обожала раньше. Аромат не изменился, та же сложная смесь запаха кожи и мускуса с оттенком эвкалипта. Сейчас примешивался приятный пряный запах пота. Тренировался или дрался? Предки! Как она, оказывается, по нему скучала! Поймала себя на том, что ловит каждый оттенок ощущения в его объятиях. И не могла даже разозлиться на себя за это. Два года прошло, а он остаётся её первым и единственным мужчиной. И тело отзывалось, узнавая, вспоминая, как с ним было хорошо. И не хотело слышать разум, утверждавший, что на самом деле всё было очень плохо.