– Некромаг, – прошипел отец Виллем. – Не медли!..

– Не волнуйся.

Конструкт был прост, даже слишком. У лича его неупокоенные слуги получались куда сложнее и способны были куда на большее.

Этот же управлялся несложными чарами, настолько несложными, что Фесс даже удивился. Контрзаклинание можно составить прямо по учебникам факультета малефицистики; он и сплёл, и, негромко прошептав «лети», выпустил на свободу.

Да, неуклюжего стража при желании можно было испепелить, сжечь, заставить разложиться по косточке, рассортировав их при этом по всем прежним владельцам; ничего этого некромант делать не стал, наблюдая за работой собственных чар. Ноги скеленда, составленные из слитых, словно сплавленных воедино берцовых костей, вдруг конвульсивно дёрнулись, заплетаясь, гигант нелепо взмахнул ручищами, ржавый топор едва не вырвался из лишённых плоти пальцев – вряд ли было так уж удобно держать гладкое топорище одними нагими фалангами – и неуверенно, дёргаясь, направился прямо к дверям особняка. Там он встал, расставив ноги, и широко размахнулся топором, от души саданул по обитым чёрным железом створкам. Хоть и ржавый, топор пробил их насквозь.

– Неплохо, неплохо, – с явным облегчением выдохнул отец Виллем. Судорожно стиснутые на рукояти булавы пальцы его разжались. – Вот и первое доказательство. Добрые маги, служащие его милости виконту, в подобных богомерзких творениях надобности не имеют!

Скеленд покачивался, со скрипом пытаясь выдернуть прочно застрявший топор. Некромант глядел на тщетные старания гиганта, борясь со странными, предательскими мыслями, что он не на своём месте. Что всё это и в самом деле, как говорила Аэ, обречённые куклы, а настоящее и он сам, настоящий, не здесь. Он по-прежнему там, в чёрной утробе магической Башни, готовой сорваться с Утонувшего Краба; в Долине; на тропах Мельина; в жарком пекле салладорской пустыни.

– Врёте, – прошипел он сквозь зубы. – Вы всё врёте и всегда врали!..

Костяному чудищу меж тем удалось освободить топор, и скеленд, как сказала бы тётушка Аглая, «изо всей дурацкой мочи» вновь засадил им по дверям, на сей раз едва не развалив надвое.

Сердцевина глефы вдруг задрожала, почти что задёргалась – кто-то лихорадочно пытался снять, расстроить, отменить наложенные некромантом на стража-скеленда чары.

Где-то высоко над их головами заскрипели петли, распахнулись ставни.

– И незачем так колотиться! Я и в первый раз отлично вас слышал! – раздался сверху недовольный старческий голос. Правда, раздражение в нём – наигранное – прикрывало отнюдь не наигранный страх.

– Маэстро Гольдони, – отец Виллем расправил плечи, выпятил грудь. – Именем Святого Престола и Святой же Конгрегации, отворите! Имеем к вам целый ряд вопросов!..

– Святая Конгрегация имеет ко мне какие-то вопросы? – дребезжаще возмутились сверху. – Какие-то, гм, прохо… то есть я хотел сказать – нежданные гости! – средь бела дня ломятся в мою дверь, сбивают с панталыку моего стража… эй, эй, синьоры! Уж коли утверждаете, что представляете закон! Утихомирьте моего привратника, он сейчас все створки разнесёт, а вы знаете, во сколько они мне обошлись?!. Настоящие гномьи!..

– Вас, маэстро, надули, – елико возможно любезно оповестил хозяина некромант. – Это не работа гномов, досточтимый. Не их железо.

– К-как это не?! – оторопели наверху.

– Да вот так, не гномов, – небрежно бросил Фесс. – Вышедшую из их горнов сталь простым топором не прорубишь, даже в руках скеленда. Даже с вашими чарами, маэстро, не в обиду вам будь сказано.

– Не гномов… не гномов… – бормотали наверху, похоже, совершенно сражённые этим фактом.

– Достаточно взглянуть на излом металла, маэстро.

Тррррах!

Костяной страж меж тем старался по-прежнему.

– Ох, да утихомирьте же вы его наконец! – страдальчески возопил маэстро. – Он мне весь дом разнесёт! Oh deus meus, сплошные убытки, протори, утраты и огорчения!

– Дорогой… – раздалось вдруг оттуда же, с верхотуры, милым девичьим голоском.

– Ах, Марица, не до тебя, не до тебя! – недовольно запыхтел маэстро. – Прошу тебя, дорогая, по…

– Но я соскучилась! – капризно объявила невидимая, но очень хорошо слышимая Марица. – И я хочу в…

– Тихо! – завопил несчастный маэстро. – Господа, господа! Остановите моего Гробуса и, клянусь Господом, равно как и Неведомой Супругой Его, мы поговорим!..

Некромант шевельнул пальцами. Ржавый топор вывалился из костяной ручищи скеленда – обладавшего, как оказалось, звучным именем Гробус – и шлёпнулся на камни. Сам же костяк застыл, где стоял, тупо уставившись на дело своих рук – искромсанные и почти сорванные с петель двери особняка.

– Чего уж там, – вздохнули наверху. – Поднимайтесь, что ли… Марица, накройся!

Изуродованные створки со скрежетом разошлись, скребя по полу оторванными полосами железа.

Засветились сами собой масляные лампы по стенам, освещая роскошно разубранный холл, со скульптурами в нишах, с колоннами красного мрамора, журчащей водой и пышными купами живых цветов. Жил маэстро явно на широкую ногу.

Хозяин встретил незваных гостей на первом жилом этаже. Лестница упиралась в дверь чёрного дерева, покрытую вычурной резьбой. Фесс пригляделся – и слегка оторопел, ибо вся резьба являла собой сплошь любовные сцены в весьма откровенном разрезе.

Отец Виллем что-то пробурчал насчёт разврата и богохульства.

Почтенный маэстро облачился в сине-бело-золотые одеяния и парадный остроконечный колпак, весь расшитый звёздами, кометами и планетами с человеческими лицами.

Лицо маэстро исчертили многочисленные морщины, острый крючковатый нос нависал над клочковатыми седыми усами. Подбородок покрывала щетина. Глаза, выцветшие и блёклые, уставились на явившихся.

В руках мэтр сжимал внушительного вида посох, с лиловым кристаллом в оголовке. Коричневое древко обвивала серебристая змея, клыки её удерживали на месте лиловый камень, слабо светившийся изнутри.

За спиной достойного чародея угадывался скуповато освещённый масляными лампами покой, богато украшенный шпалерами и высокими резными шкафами, где, судя по всему, теснились переплетённые в кожу инкунабулы.

– Маэстро Гольдони, – отец Виллем выпятил челюсть. – Святая Конгрегация имеет к вам вопросы, мэтр.

– К-какие ещё в-вопросы, святой отец? Мы здесь, в Армере, здесь у нас иные…

Голос монаха загремел, словно те самые трубы Господа, что возгласят последний час.

– Не отпирайся, гнусный ерети`к! Имел сношенья с личем ты, признайся! В своих ты преступлениях покайся, и грех твой будет…

Силы святые, отец Виллем, оказывается, силён в эпической поэзе, мелькнуло у некроманта.

При слове «лич» морщинистые щёки мэтра залила смертельная бледность.