Мину опускает ручку. Она ничего не понимает.

— Что такое «это»? — спрашивает Анна-Карин.

— Это как бы… такая вещь. Она связана с нами.

— Какая вещь? — раздраженно переспрашивает Мину.

— Как этот… да блин, я не могу объяснить. Как будто какая-то атмосфера, что ли.

Мину еле сдерживает бешенство:

— Атмосфера? Ну, давай же, Ида, постарайся объяснить точнее.

— На, читай тогда сама! — говорит Ида, добавляя со своей фирменной ядовитой улыбочкой: — Ой, прости. Я и забыла, что ты не умеешь.

Мину прикусывает язык и поднимает свой Узороискатель.

«Книга Узоров — как отправитель посланий, так и приемник».

Может, она готова послать что-то и ей тоже.

С бьющимся сердцем Мину открывает книгу и видит краем глаза, что то же самое делает Анна-Карин.

Мину пялится на эти значки, смотрит, и листает, и настраивает. Но ничего не происходит.

— Я ничего не вижу, — говорит Анна-Карин.

Директор смотрит на Иду с обожанием, как на ребенка-гения. Но это ведь так чудовищно несправедливо! Можно ли вообще доверять этой книге, думает Мину, если она выбирает общение через Иду?

* * *

Черное зимнее небо куполом раскинулось над церковным кладбищем. Холодно так, что ноздри слипаются на вдохе. В такие дни Ванессе кажется, что она больше никогда не увидит солнца. Сложно представить, что оно по-прежнему есть — где-то там в космосе.

Они идут к новой части кладбища. Большинство могил здесь помечено неброскими каменными плитами, плотно вжатыми в землю. Как будто, в отличие от огромных старых надгробий, эти могилы не хотят привлекать к себе внимания.

На плече у Густава большая спортивная сумка. Она качается в такт его шагам. Он идет быстро, словно куда-то торопится, и Ванесса вынуждена почти бежать, чтобы успеть за ним.

Он сворачивает на нерасчищенную дорожку. За некоторыми могилами явно ухаживают родственники, в то время как другие могилы скрыты под снежным покровом. Ванесса начинает беспокоиться: вдруг Густав услышит, как скрипят по снегу ее шаги, вдруг оглянется и увидит следы Ванессы? Она старается ставить ноги в следы Густава и идти как можно тише.

Густав опускает сумку на землю, и та тонет в снегу. Он медленно проходит последние несколько шагов и садится на корточки перед квадратным черным могильным камнем с именем Ребекки. Рядом — похожая плита с именем Элиаса Мальмгрена. Ванесса дрожит, но не так, как дрожат от холода.

Густав снимает варежку и проводит рукой по имени Ребекки, высеченному в камне и выгравированному золотом.

— Здравствуй, — шепчет он.

Потом он замолкает. Ванесса стоит неподвижно. Она пихает руки в карманы, чтобы согреться.

— Прости, что я пришел только сейчас, — говорит Густав. — Я думал, что здесь лежишь все равно не ты… В смысле, что ты не здесь. Но я не нахожу тебя нигде. И вот я тут. Не знаю, слышишь ли ты меня, но я надеюсь, что ты чувствуешь, что я здесь, и знаешь, что я думаю о тебе каждый день. Я так скучаю по тебе. Я разговариваю с тобой каждый вечер перед сном. Ты знаешь, да?

Голос Густава срывается. Он прерывисто дышит, по щеке скатывается несколько слез.

— Я не знаю, что мне делать без тебя, — продолжает он. — Я больше не знаю, где небо, где земля. Мне так тебя не хватает, что я скоро заболею от этого. И я не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь простить меня. Пожалуйста, ты должна простить меня.

Густав наклоняется, так что Ванессе больше не видно его лица. Слова исчезают в сдавленном плаче. Это невыносимо. Это слишком личное. Но не так-то просто тихонько уйти по скрипящему снегу.

— Ты должна простить меня, прости меня…

Густав повторяет эти слова длинным скулящим речитативом.

Ванесса опускает глаза и чувствует, как по ее собственным щекам катятся слезы. Когда она снова поднимает взгляд, Густав уже поднялся на ноги. Прежде чем уйти, он кладет что-то на могилу. Ванесса смотрит ему вслед, пока он не исчезает из виду. Потом она подходит к могиле. На черном мраморе лежит цепочка с маленькими кроваво-красными камнями.

* * *

Это очень хорошо, что Ида наконец смогла прочесть запись в Книге Узоров, уговаривает себя Мину. И разумеется, у меня тоже есть сила. Вот у Линнеи есть элемент, но нет силы, ей должно быть еще хуже, чем мне.

На улице темно как ночью. Мину пытается обходить стороной ледяные островки. На земле лежат остатки новогодних ракет. Электрические подсвечники и рождественские звезды горят в окнах домов, мимо которых она проходит.

Она не встретила еще ни одного человека с тех пор, как вышла из парка. В этом городе легко поверить в то, что ты последний живой человек на земле.

Она останавливается и прислушивается. Кругом тихо-тихо. Ничего, кроме темноты, снега и унылых домов.

И несмотря на это, она чувствует, что она не одна.

Она оборачивается, и ей кажется, что она видит силуэт, черный на черном фоне улицы.

Мину ускоряет темп. Пытается сделать это естественно, не показывая, что боится.

Когда она заходит под виадук у железнодорожной станции, она слышит те — другие — шаги, помимо своих собственных. Они отдаются эхом от каменных стен тоннеля.

Мимо проезжает одинокая машина, и после ее исчезновения мир кажется еще более пустынным. По другую сторону виадука нет жилых домов, только ряд заброшенных бензоколонок, которые едва видны в темноте. От фонаря до фонаря идти долго, и Мину думает о черном дыме, о том, что под покровом темноты он может подкрасться к ней незаметно.

Она идет еще быстрее, почти бежит.

Те, другие шаги приближаются.

Приближаются.

— Мину, подожди!

Это Густав. Она останавливается и оборачивается.

— Прости, я напугал тебя? — спрашивает он.

Нет смысла убегать. Мину пытается заставить себя улыбнуться, как будто встретить его здесь — это приятный сюрприз. Она чувствует, что должна сказать что-то еще, но когда она пытается произнести хоть слово, выходит только странное покашливание.

— Нет, — удается выдавить ей, когда он останавливается всего лишь в метре он нее.

Это Густав. И все равно как будто не Густав. В нем есть что-то странное, в том, с каким бесконечным восхищением он на нее смотрит.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она, пытаясь заставить себя говорить естественно.

Получилось, однако, не очень правдоподобно.

— Я просто вышел прогуляться, — говорит Густав.

Он продолжает сверлить ее взглядом. Такое ощущение, что она пушистый ягненок, а он — голодный волк.

— Я думал о тебе, — говорит он. — Когда мы говорили на лестнице… Как будто сложился пазл.