Она слетает с кровати и дергает на себя дверь. Рвота поднимается из глубины живота. Анна-Карин в панике оглядывает темный коридор. Куча дверей.

А едкая рвота уже лезет наружу. Анна-Карин бежит в коридор, сдерживаясь изо всех сил и крепко сжимая губы, но небольшая струйка вытекает через нос, и это так омерзительно, что Анне-Карин становится совсем худо. Живот издает странный звук, чем-то напоминающий мычание коровы.

Анна-Карин видит сердечко, прибитое на одной из дверей. Хватается за дверную ручку.

Дверь туалета заперта.

Там кто-то есть.

Анна-Карин падает на колени. Блевотина хлещет у нее изо рта, капает из носа. Она дрожит всем телом, живот выворачивает судорогами, новые струи рвоты хлещут на пол и стены. Звук стоит такой, как будто кто-то вывернул ведро с водой.

Все это занимает несколько секунд. Анна-Карин вытирает рот тыльной стороной ладони, не решаясь даже взглянуть на то, что оставила после себя.

— Яри? — кричит женский голос из туалета.

Голова Анны-Карин раскалывается, и все, чего ей хочется, это лечь и закрыть глаза, но она поднимается и зачем-то бежит обратно в комнату Яри. Они практически сталкиваются в дверях.

— Ты чего тут делаешь? — спрашивает он.

В другом конце коридора слышен звук смываемой воды, это, должно быть, Ярина мама. Анна-Карин последний раз смотрит на Яри. Его взгляд растерян и полон брезгливости.

Анна-Карин спасается бегством. Она бежит к входной двери, через которую они с Яри прошмыгнули всего четверть часа назад, ее скользкие от пота пальцы едва справляются с замком, она распахивает дверь. Холодный воздух бьет в лицо, и она, вспомнив про куртку, хватает ее с вешалки.

За спиной она слышит, как чертыхается женский голос, громко и брезгливо, и Анна-Карин понимает, что мама Яри, должно быть, вляпалась в ее блевотину.

Анна-Карин, конечно, могла бы все поправить, могла бы заставить и Яри, и его маму забыть случившееся. Но она слишком ненавидит себя. Отвратительная, тупая Анна-Карин, смотри, как бывает, когда пытаешься взять то, чего не заслужила.

Анна-Карин бежит так, как никогда не бегала раньше. Она превратилась в ветер. Она проносится через двор хутора, дальше в лес, у нее пульсирует в голове, болит живот, но она бежит и бежит — прочь, прочь, прочь.

41

В машине Адрианы Лопес холодно. Мину послала директрисе сообщение, как только вышла из ванной. Они договорились встретиться здесь, на щебневой дороге в лесу, в паре километров от дома Мину.

— Расскажи с самого начала, — говорит Адриана.

Внутренняя сторона стекол покрывается молочно-белой испариной, пока Мину рассказывает все в мельчайших подробностях. Но по какой-то причине, которую Мину не может объяснить, она умалчивает о черном дыме. Что-то сдерживает ее, как будто рассказывать об этом стыдно, как о чем-то запретном.

Когда Мину замолкает, директор достает синий термос и два пластиковых стаканчика и разливает дымящуюся горячую жидкость.

— Выпей немного, — говорит она, протягивая Мину один стаканчик.

— Это что-то… магическое?

Адриана улыбается.

— Это чай «Эрл Грей».

Она пригубливает свой чай, и Мину следует ее примеру. Горячий подслащенный медом напиток обжигает кончик языка.

— Как я не люблю эти леса, — задумчиво говорит директор. Она опирается на руль и смотрит сквозь лобовое стекло. — Расскажи еще раз, что именно сказал голос перед тем, как тебя отпустить. Попытайся вспомнить все в деталях.

Мину старается, но события ночи уже начали путаться в ее голове. Сложно вычленять факты, когда отчетливее всего помнится паника.

— Он вдруг сказал: «Нет». И потом: «Я не могу, я не буду этого делать, я не буду слушаться».

Адриана кивает. Снаружи начинается снегопад. Большие мохнатые снежинки мягко ложатся на стекла, прилипая друг к другу.

— Как ты думаешь, голос сказал это тебе? Или кому-то другому?

— Что вы имеете в виду?

— «Я не буду слушаться». Тебе не кажется странным, что голос говорил это тебе?

Мину пытается собраться с мыслями.

— Вы имеете в виду, что их, возможно, было двое? И что они говорили друг с другом?

— Двое или больше, — сурово говорит Адриана.

В животе у Мину холодеет. Возможно ли, что несколько сил боролись из-за нее между собой? А что, если в следующий раз победит другая?

— Ты уверена в том, что рассказала все? — спрашивает директриса. — Каждая деталь может оказаться важной.

Мину сосредоточивается на снежинках.

— Да, — отвечает она.

— Как ты себя чувствуешь?

— Я не знаю. Все, о чем я могу думать, это Ребекка. И Элиас. Я теперь знаю, как им было страшно. Как они сопротивлялись. И этот голос, который как будто считал, что имеет право решать, жить нам или нет, который говорил, что все бессмысленно… Я просто в бешенстве!

Директор серьезно кивает.

— Если бы с тобой сегодня ночью что-то случилось, я бы никогда себе этого не простила, — говорит она. — Я знаю, вы не доверяете мне. Но я только следую рекомендациям Совета.

Это звучит так, будто она извиняется.

— Вы имеете в виду, что Совет не прав?

— Нет, — с нажимом говорит директор. — Конечно же нет. Я просто хотела бы иметь возможность сделать для вас больше. Я знаю, вы считаете меня Снежной королевой… — Она делает короткую паузу. — Но я беспокоюсь за вас. Я беспокоюсь за тебя, Мину. Я очень не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. И то, что произошло с Элиасом и Ребеккой, мучает меня больше, чем вы думаете.

Оказывается, под холодной маской директора скрывается живой человек.

— Ты должна обещать мне быть осторожной и не делать ничего по собственной инициативе, — продолжает Адриана. — Я понимаю, как это трудно, но мы должны доверять мнению Совета. И изучать Книгу Узоров.

В первый раз директор сказала «мы», не имея в виду себя и Совет.

— Обещаю, — говорит Мину, опустошает свой стаканчик и ставит его в держатель между сиденьями. — Мне нужно домой.

— Подвезти тебя?

Мину качает головой.

— Нет, спасибо, — отвечает она, вылезая из машины.

— Помни, что я сказала, — предупреждает Адриана, когда Мину закрывает дверь машины.

Мину послушно кивает ей и машет рукой.

Как только машина директора исчезает за поворотом, Мину достает телефон и звонит Николаусу. После нескольких минут разговора они решают, что следует делать. Все, что сказала директриса, только подтвердило их опасения. Ждать, пока она и Совет что-то решат, невозможно. Они должны сами бороться за свою жизнь. Пока она у них еще есть.