и менеджериха, тоже пергидрольная, стояли поодаль и делали вид, будто ничего не происходит. Надька уже чуть не плакала. Гендос угрожающе шагнул к батюшке:

– Слышь, борода! Варежку-то захлопни, а то ненароком прилетит чего. – Он продемонстрировал пудовые кулаки. – Я не про Святого Духа.

Пригляделся – на крестище вместо Спасителя, распялив руки, висело что-то тощее, безликое. Поп пискнул неразборчиво и засеменил прочь, даже покупки не забрал. Тут Надька и разрыдалась. Гендос скомандовал:

– Все, дамы, перекур у нее!

И вытянул Надьку из-за кассы на улицу. В спину донеслось ядовитенькое:

– Беременным же ж нельзя!

Гендос только плечами повел. На крыльце прижал к себе Надьку, спросил:

– Чего они все как с цепи, а?

– Нельзя мне рожать, Гена. От тебя – нельзя. Никак. – В присутствии Гендоса Надька окончательно размякла, еле говорила, сопли размазывала – ну чисто дите. – Поселок маленький, уже все всё знают. Не дадут нам покоя!

– Так давай уедем на хрен! Насовсем. Я хату в Ростове сниму, Заур обещал…

– Нет! – Надька даже прекратила рыдать, таким ее накрыло ужасом; побледнела вся, затряслась. – Нельзя никуда Валерке уезжать! Нельзя!

Хотел было Гендос заикнуться, мол, можно и без Валерки, но вовремя прикусил язык. Хорош папаша: своего запузырил, и хоть трава не расти.

– Ладно, не хнычь. Все ровно будет. И дур этих не слушай – завидуют они тебе. Вон ты какая – молодая, красивая; а как тебе с мужиком повезло – так вообще ни в сказке сказать!

Надька сквозь слезы улыбнулась, прижалась к Генке. Тот погладил ее, шепнул:

– После смены заберу.

Чтобы скоротать время, завильнул на базар – купить каких-нибудь фруктов или еще чего: им же, беременным, полезно. Нарочито долго бродил меж прилавков – придирчиво выбирал поспелее да покруглее. Попробовать продавщицы почему-то не давали, глядели волком и едва по рукам не били. Вышел Гендос с рынка без покупок, достал сигарету. До конца Надькиной смены оставалось всего ничего. Вдруг что-то дернуло его за штанину снизу: безногий бомж улыбался заискивающе в бороду.

– Говорил же, дед, не подаю!

– Какой я тебе, на хрен, дед?! – возмутился бомж. – Мы, мож, ровесники.

– Чё надо, ровесник? – Гендос не был настроен на диалог.

– Ты сигаретку дай, а я тебе сказочку расскажу.

Гендос вынул пачку.

– Давай я тебе две, а ты отвалишь, а?

– Как хочешь. Только сказочка-то ложь, да в ней намек, – хитро улыбнулся безногий.

Гендос пожал плечами – все лучше, чем пустые мысли по бестолковке гонять.

– А случилось это в стародавние времена, когда не было еще ни царей, ни церквей. Стояла себе деревушка – три двора да два сарая. И не было печали, как вдруг посевы гибнуть начали, а кто в поле работал – тех околевшими находили. Хотели мужики лесовать идти – тоже никто не вернулся. Случились в той деревне мор, глад и беда. И ходило ночами по деревне страшное, длинное да белое, в окна глядело. Кто увидит – ум совсем потеряет.

Тут же Гендосу вспомнилась жутковатая картинка из книжки – с бледной нечистью, склонившейся к избе. И подпись «ПАПА».

– Стали старики судить да рядить, чего делать, – сами с голоду пухнут. Решили жертву чудовищу принесть. Выбрали девку – помоложе да покраше, отвели в лес да там и оставили, к дереву привязали. Сработало: рыба в невод пошла, поле заколосилось, зверье само в силки лезет. А долго ли, коротко ли, вышла из лесу та девка – да не просто, а на сносях. А с собою – злато, серебро да самоцветы. И говорит: мол, договорилась она с Хозяином, не будет больше лютовать. За то, однако ж, всех девок, кто созрели, – к нему пущай отправляют. А кто уже на сносях – те плод пущай скинут да за окно вывесят, аки окорок. И больше чтоб от мужиков своих нести не смели.

– Херовая сказка. И конец дерьмовый, – подытожил Гендос.

– Так то присказка, а сказка впереди. Наведался в ту деревню добрый молодец. Полюбилась ему одна девка – лицом бела, щеками румяна, коса до пояса. Стал он, значит, с ней гулеванить, обженился, а там уж и отпердолил ее, как водится. Забеременела девка. И все на нее роптать, значит, стали, мол, ты нас всех тут погубишь, а та уперлась – рожу, и всё. И родила. В ту же ночь прошелся Хозяин по деревне и все дома навестил. Никого в живых не осталось – токмо потомство свое с собою в лес забрал, и никто их с тех пор не видал. Тут и сказочке конец.

– И к чему ты мне это рассказал?

– Да ни к чему. Тут, в Нижнешахтинске, так-то тоже голод случился. Недавно совсем, в девяностые. Зарплату не платили, комбинат встал, оборудование поломалось, да еще неурожаи…

Гендосу стало смешно.

– И чё, думаешь, местные с этим… со Слендерменом законтачились?

– Я ничего не думаю. Ты сам думай. И вот о чем: пока Надька от тебя брюхатая ходит, он их из шахты не выпустит, там сгноит. Никакое МЧС не поможет. А там у половины поселка братья-сватья да мужья, сечешь? Меньше суток у них, потом все… – Бомж вдруг похабно облизнулся. – А Надюха все еще любит, когда ее придушиваешь, вот так?

Он ухватил себя грязной пятерней за глотку и выпучил воспаленные глаза.

– Чё-о-о?! – набычился Гендос, потом застыл, вновь осознавая услышанное.

– Признал-таки? Так-то, брат молочный. Они на что угодно пойдут. – Безногий кивнул на свои замотанные в грязное тряпье обрубки. – Вообще на что угодно.

Гендос отшатнулся от бомжа, тот хрипло рассмеялся, давясь слюной вперемешку с дымом. Нужно было срочно найти Надьку.

На улице темнело. Громадины домов расцветали уютными квадратиками окон. Бегом Гендос добрался до магазина, но за кассой было пусто; лишь стояла у входа и курила пергидрольная менеджериха.

– Надька где?! – рыкнул он. Та безразлично пожала плечами, поглядела сквозь него. Вдруг за дверью подсобки загремело. Кто-то выругался.

Недолго думая, Гендос ворвался в маленькое помещение и поначалу подумал, что все это ему мерещится: среди полок и коробок на наспех расчищенном столе лежала его Надька, бесстыдно раскинув голые ноги. Щиколотки накрепко примотаны скотчем к ножкам стола, меж ними – жестяное ведро с загадочной надписью «панд.». Лишь секунду спустя он заметил застывшую, как статуя, врачиху – судя по белому халату. Она вынимала из сумки длинные щипцы, что-то похожее на миниатюрный пылесос и еще какие-то хищно блестящие инструменты. А рядом…

– Алла Константиновна?.. – выдохнул Гендос.

– Твою-то мать, Арзамасов! Вот потому и не люблю, когда вы без дела шляетесь!

Гендос среагировал